Там было бесконечное множество людей, которые хотели с ними познакомиться, и поблагодарить, и сказать пару теплых слов его матери, и пару теплых слов о его матери, и увести ее куда-то.

— Не волноваться, — сказала в спину матери женщина с белыми полосками, нарисованными краской на щеках и носу. — Мы хорошо заботиться о ваш ребенок.

Но его мать, очевидно, уже не беспокоилась, потому что даже не обернулась.

— Ну, — женщина прищурилась на Клода из-под хлипкой соломенной шляпы, — что мы делать с тобой весь день?

Он даже представить не мог.

Потребовалось некоторое время, чтобы понять, что здание, в которое его привели, было школой. В школах есть классы, столы, доски, компьютеры, арт-проекты, наборы для домашнего задания и оборудование для детской площадки. Здесь же оказался земляной двор с купой старых деревьев, утопавших в пыли, и одна большая открытая комната с рассыпающимся книжным стеллажом, заваленным бумагами, высыпавшимися из папок, с маленькими стопками древних на вид книг и колодой обтрепанных, в пятнах от воды карточек для запоминания с английскими словами. Школьники были в основном младше его, их было много, они рассыпались маленькими группками по тощему, невзрачному линолеуму, колокольчики и лютики на котором вылиняли до теней себя прежних, и болтали, или дремали, свернувшись у стены, или просто сидели и пялились в никуда. Если бы Клод у себя в школе сел на пол и пялился в никуда, то схлопотал бы за безделье, но ему хватало ума понять, что здесь мало продуктивных альтернатив.

— Ты учить? — спросила его раскрашенная женщина.

Что это означало? Она же никак не могла думать, что он — учитель. Даже люди, которые воображали эту обшарпанную, неблагополучную комнату школой, не вообразили бы в ней десятилетнего учителя. Или вообразили бы?..

— Нет? — предположил Клод. — Я не учу?

Но, по всей видимости, это был неверный ответ, потому что женщина широко улыбнулась и покачала головой.

— Ты сидеть здесь. Я приводить ученики. Ты учить англиски.

Она вышла и через пару минут вернулась с тремя маленькими улыбающимися девочками. У тех были хвостики и стопка книжек с картинками. Она сказала девочкам что-то о Клоде на языке, не похожем на тайский, девочки посмотрели на него и захихикали. Даже в Таиланде все над ним смеялись. Однако он понимал причину, потому что знал, что выглядит совершенно абсурдно. Его неровно обросшая голова смотрелась уродливо. Его мешковатая одежда — еще уродливее. И каждый раз, когда он ходил, или садился, или скрещивал ноги, или снова вставал, ему приходилось думать о том, как это сделать, потому что естественные движения, которыми он, казалось, уже овладел, потерялись при обратном переходе. Он бы и сам над собой посмеялся. Что ж, хоть что-то между ними есть общего.