И тут я впервые, кажется, поверил, что между женой Тедди и Илионой что-то есть. Может быть, потому, что тишина, вызванная этими негромкими словами, как бы подтвердила: жизнь, то есть нечто реальное, ухитрилась проникнуть в эту парламентскую дохлятину, — что-то, с чем никто не умеет толком иметь дело. Сколько таких собраний высидели мы за последние двадцать лет? Сколько часов, недель, месяцев сложится из них, отмеренных в кофейных ложках Пруфрока?[23]Сколько хороших книг остались непрочитанными, сколько статей не написано, сколько заброшено исследований, чтобы выделить время для таких вот пожирающих мозг заседаний? Сколько книг мог бы написать и я сам? Знаю, что бы ответил на это Уильям Оккам. Он бы назвал этот вопрос бессодержательным. Если бы мне следовало писать книги, вместо того чтобы присутствовать на собраниях кафедры английской литературы, то я бы писал книги. Я сделал свой выбор, а то, что я не помню, как его сделал, ничего не значит.

Теперь же я буквально оказался выше всего этого — такую позицию я давно пытался занять на своем месте за столом заседаний. Годами Лили требовала, чтобы я встал и свидетельствовал — либо я один из них, либо нет. По ее мнению, я обязан либо разделить их участь, жить среди них, моих коллег и друзей, либо со всем уважением распрощаться и выяснить, где же мое настоящее место. Другим людям удается примириться с тем, кто они есть и кем стали, почему же я не могу? Зачем превращаться в акробата, прятаться, скорчившись, среди балок? Чтобы поддерживать дорого мне обошедшуюся иллюзию, будто я — не мой отец? Стоит ли такая иллюзия подобных усилий? На этот вполне разумный аргумент я отвечаю словами моего отца: «полная хуйня».

Внизу завершалось обсуждение процедуры. Блок Финни — Рурка, разгадав тактику Джейкоба, пропихнул голосование по снятию меня с должности на сегодня и запланировал следующее собрание на пятницу, чтобы выдвинуть кандидатов, а сами выборы — на пятницу через неделю. Как хорошо, что дело стронулось с мертвой точки. Над потолком жарища, я истекал потом, и когда я подался чуточку вперед, капелька пота с кончика моего носа угодила в трещину, через которую я наблюдал за происходящим, и плюхнулась на стол для заседаний почти с явственным чмоком. Финни раздал бланки, поясняя, что «да» означает согласие с импичментом, а «нет» выражает доверие действующему главе кафедры. Кое-кого из коллег это пояснение сбило с толку. Билли Квигли очнулся и собрался голосовать, но никак не мог взять в толк, что значит «да», а что «нет». Он накорябал галочку в клетке «да», но кто-то, кажется Джун, сердито вырвала у него бланк и переправила на «нет».