Танк и танкер
Танк и танкер
Излюбленный пример на уроках русского языка: сравните слова «за́мок» и «замо́к». Пишутся одинаково, а ударение и значение разные. Или «банк» и «банка» – они так похожи, что на этом сходстве даже анекдоты основаны: о том, что деньги лучше хранить в банке… Трехлитровой.
Или есть еще такие слова, как «танк» и «танкер». Казалось бы, что у них общего? На танках воюют, танкеры перевозят нефть. Разные слова, во всяком случае, на первый взгляд. А на поверку выходит – всё у этих слов общее, прежде всего, корень и его значение.
В русский язык слово «танк» пришло из английского сразу после 1916 года, в форме «тэнк». И означало оно как раз «английский танк». В словарях его можно найти только с 1926 года. Кстати, похожее слово было и во французском языке, и в немецком, и в других западноевропейских языках. Но источником служит все-таки английский, где
Вот вам и «танкер» – цистерна, бак. Получается, что новое значение в английском языке
Одно можно сказать абсолютно уверенно: «танк» и «танкер» – прямые родственники.
Танцевать от печки
Танцевать от печки
Почему в России всегда «танцуют от печки»? Впрочем, кто вспоминает сейчас о самих танцах, когда произносит это выражение? «Давай будем от печки танцевать» – значит, приступая к какому-нибудь делу, давай-ка вернемся к исходному пункту.
Казалось бы, при чем здесь танец от печки? Может, это просто иносказание такое? И да, и нет, потому что обычай такой действительно существовал. А вот литературным оборотом это выражение стало только в середине XIX века после того, как упомянутый обычай был описан в неоконченном романе «Хороший человек» В. Слепцова (1836–1878). Герой романа, дворянин Сергей Теребенев, после бесплодных скитаний по Европе возвращается в Россию. Он думает о том, что ему предстоит делать. И вдруг вспоминает, как его в детстве учили танцевать. «Представилось, что стоит он в зале, у печки, с вывернутыми в третью позицию ногами». Все – и родители, и дворня – с интересом смотрят на обучение молодого барчонка. Вдруг Сережа сбивается с такта и останавливается. «Эх, какой ты, брат! – с укором говорит отец. – Ну, ступай опять к печке, начинай сначала. – Извольте становиться к печке, – уныло говорит учитель. <…> Вся эта сцена представлялась Теребеневу с мельчайшими подробностями… <…> Теперь положение стало ему совершенно ясно: деревня, Москва, Петербург, Европа; дошел до края, и опять туда, в деревню. Да, именно в деревню, потому что печка не в Петербурге, даже не в Москве, она там, в деревенском доме. <…> И для того, чтобы начать сначала, необходимо вернуться к той же самой изразцовой голландской печке…»