— Что если братья узнают, что девочка у нас? И заявят на нее права? Они же родственники.

— Как они это сделают? — Она слышала недоумение в его голосе. — Ты же говорила, что они неграмотные. Они и Америку на карте показать не смогут. И кто в своем уме присудит им опеку?

Смита замолчала. Неужели тот ужас, свидетелем которого она стала, лишил ее способности здраво рассуждать? Клифф казался очень уверенным.

— Я хочу написать репортаж в виде длинного рассказа, — наконец сказала она. — Мне понадобится несколько дней, я еще должна расшифровать свои заметки. Мина — не знаменитость. Ее смерть — не сенсация. Я одна занимаюсь этим делом. И предпочитаю подать его в более обширном контексте.

Она представила, как Клифф жует колпачок ручки, обдумывая, как лучше подать эту историю.

— Напишешь от первого лица? — спросил он.

— Клифф, послушай. У меня был трудный день… Много событий. Я начну писать и тогда определюсь. Положись на мой профессионализм.

Клифф выдохнул.

— Хорошо, девочка. Поговорим завтра.

Смита поморщилась. Девочка? Клифф старше ее всего на два года.

— Смита, хорошая работа.

«Да уж», — подумала Смита и повесила трубку. Хорошая работа, потому что героиня мертва? Ну да, теперь репортаж интереснее. Она покачала головой. Смита понимала, что несправедлива к Клиффу и к своей профессии, которую любила. Мина мертва. Этого уже не изменишь. Смита не успела к ней вовремя, и это будет преследовать ее всю жизнь.

Она пошла в гостиную, ступая на цыпочках, чтобы не разбудить амми и Абру. Те спали вместе на кухне, на тонком матрасе на полу. Смита удивилась, когда по пути домой Мохан предложил уложить их на полу, а потом вспомнила, что амми спала на полу всю свою жизнь и ночь на мягкой постели стала бы для нее мучением. В доме было тихо и темно, и, бродя по комнатам в поисках Мохана, Смита чувствовала себя привидением. Она так и не переоделась; одежда пахла бензином и дымом. Представив, как Мина горит в огне, она вздрогнула. Но все же решила не возвращаться к себе и не переодеваться. Онемение и пустота в груди с каждой минутой ощущались острее.

В гостиной Мохана не оказалось. Не мог же он лечь спать и даже не обсудить с ней тот ужас, что они пережили вместе? У нее саднило в горле. «Водка, — подумала она. — Мне нужно глотнуть водки». В путешествиях она всегда пила водку: вечером после долгого рабочего дня зарубежные корреспонденты всегда собирались в баре и заказывали шоты. А если она была на задании одна, то шла в номер и первым делом совершала налет на мини-бар. Без крепкого алкоголя ей никак не забыть то, что она видела. Обезображенное окровавленное тело Мины. Тянущаяся к Смите рука. Нога, бьющая Мину в челюсть. Пламя над хижиной. Лицо Абру, когда та звала мать, — первые слова ребенка, протяжные, как длинная река тоски, бесконечный вопль горя и потери.