— Хочешь, съездим в Бирвад? — спросил Мохан, когда они вышли из участка. — Организуем Мине нормальные похороны.
Смита задумалась.
— Я хочу скорее вернуться к Абру, — сказала она, — и начать работать над статьей. — Она замялась. — Знаю, это звучит ужасно. И не хочу показаться бессердечной. Но в данных обстоятельствах, думаю, Мина сама хотела бы, чтобы мы занялись ее дочерью, а не ее останками.
Мохан кивнул и включил задний ход.
— Это не бессердечно. К тому же разве Мина не говорила, что четыре месяца, что она прожила с мужем, были самыми счастливыми в ее жизни?
— Да.
— Тогда и оставим ее там, где она была счастлива.
Они пока не обсуждали, что произошло между ними вчерашней ночью. Смита ни о чем не жалела; жаль только, что они сблизились при таких обстоятельствах и теперь едва ли смогут отличить любовь от тоски, удовольствие — от горя, а желание — от жажды утешения. Сгодилось бы вчера любое теплое тело? Она спрашивала себя об этом и знала ответ. Один лишь Мохан мог ее утешить, и ни к кому другому она не хотела идти за утешением. Они занимались любовью торжественно; в их ласках было отчаяние, но и глубокая чувственность. После она на несколько часов погрузилась в глубокий сон, а когда проснулась, услышав голос Мины, Мохан был рядом, лежал и обнимал ее, удерживая на месте и не давая расколоться пополам. Все утро ей не хотелось ни на миг его покидать; она с трудом держала себя в руках, чтобы не погладить его по щеке в машине, не взять его руку и не положить себе на колени. Он отступил в сторону и дал ей возможность решать, была ли эта совместная ночь случайностью, о которой никто из них больше никогда не упомянет, или чем-то важным. Его порядочность, то, что он вел себя с неизменным для него благородством, разумеется, лишь усиливала ее желание. Но теплые чувства, которые она к нему питала, помогли принять решение: она не хотела разбивать ему сердце. Она поможет ему устроить