Этого Эйсу всегда немножко побаивалась: все эти хвостатые и крылатые дети, которых Эйсу никак не могла выучить по именам, потому что слишком мельтешат; текучий тёмный и тёплый муж, этого выучила: Аошшо, и его пёс-змей, охотно берущий Эйсу под охрану. Дальше уже сложно было уследить, что происходит, потому что происходило всё, а думать Эйсу могла только о своей задаче: дождаться момента, нырнуть, отдать. Кому отдать? Исиа была уверена, что на месте Эйсу сразу разберётся. Эйсу попыталась было спрятаться где-то возле неполучившегося балкона, с точки зрения Эйсу, он вполне получился, а что столик не влезает, ерунда, потому что туда отлично влезет Эйсу, такое милое местечко меж ветвей вышло, но нет, ее выгнал оттуда Аошшо, потому что всё-таки он обещал жене место для столика, прости, дорогая, но тут надо еще поработать. На кухне между тем Исиа как раз засунула пирог в сковороду с крышкой и закопала в горячий песок. Помогать дальше было нечем, и за Эйсу взялись дети, и скоро она, сама не заметив, как вообще на это согласилась, кидала в них цветные шарики, одновременно пытаясь отвечать на их расспросы, как вообще нырять. Эйсу хорошо знала, как нырять – дома, где темно и тихо, и можно не задумываться, как и что делаешь. Нырять вот отсюда, где всё несётся кувырком, было непонятно, как. А ведь придётся, солнце уже клонилось к закату, и косяки рыб потянулись к горизонту, надеясь его догнать. Пирог был уже извлечён из песка и почти остыл, его сложили в коробку, вручили Эйсу, и стало как-то подозрительно тихо.

С пирогом в руках Эйсу вошла в пахнущую книжками комнату Исиа, и воды там уже не было ни капли, и тёмные плашки паркета блестели матово. Все эти стояли вокруг и ждали, и Эйсу было очень не по себе. Легче лёгкого было нырнуть в эту утреннюю воду, а поди нырни в этот вечерний паркет, когда все смотрят, и дети, и звери, и старшие. Эйсу, прижимая к себе коробку с пирогом, присела на сундучок с мелочами, внимательно глядя на тёмный сухой пол. И смотрела, пока комната вокруг не потекла, пока мелкие досочки не начали казаться рябью на поверхности очень глубокой воды, пока заинтересованные взгляды Исиа и ее семьи не перестали дёргать, и тогда глубоко вздохнула и упала в эту тёмную воду и потекла в ней глубже и глубже, а потом вверх, в сторону невнятного пятна другого света.

* * *

Проснулся, ощущая какое-то неудобство в спине, словно там должен был быть хвост, а не было его. Что за хвост, глупости какие. Неудобно повернулся во сне, что ли. Встал, вышел на кухню, автоматически включил кофеварку, свет погас. Так уже бывало, тут было понятно, что делать: включить пробку на лестнице, почему-то вышибало её, а не домашний автомат. Нашарил под столом тапочки, вышел, щелкнул автоматом. По лестнице к его двери поднимались мокрые следы, впрочем, перед дверью они исчезали и не шли дальше ни вниз, ни вверх, да и в дверь никто не звонил. Пожал плечами. Со второго раза кофеварка включилась, как надо, послушно зажужжала и закапала в чашку черным живительным эликсиром. На столе обнаружилась коробка с чем-то съестным, открыл: там были слегка подсохшие синнабоны, четыре штуки, смертельно дорогие и вкусные только в совсем свежем виде. Сам точно этого не покупал, может, Лиза забегала, и, не застав его, ушла. Потянулся было к телефону позвонить, но махнул рукой: Лиза еще большая сова, чем он сам, к чему ее зря дёргать, раз уж сам проснулся в такое нелепое время, лучше пойти пока поработать, а синнабоны, ну, фиг с ними, не протухнут. Сейчас бы лучше кусочек сыра. И, кстати, сыр есть, косичка, самое то под работу.