– Нам лучше уйти, старейшина Вернон, – произнес Эльнат резким от волнения голосом.

Теперь, словно для того, чтобы помучить его, раздалось царапание мышей и какие-то шорох и писк, а потом снова царапание. Звуки казались воплощением мыслей, запертых в его мозгу. Они метались из стороны в сторону за стенками его черепа. Он боролся изо всех сил. С одной стороны, он был почти уверен, что если бы ситуация изменилась на противоположную, – а этого не могло произойти никогда, – Вернон бы его выдал. Он не стал бы сомневаться. Он испытывал к Эльнату еще большую ненависть, чем та, которую Эльнат испытывал к нему. Хотя нет, не совсем ненависть – это слово, как его учили, было порочным. Что угодно, только не ненависть. Просто у него не было любви. Да, ему не хватало любви. Но именно по этой причине он не мог решиться. Действительно ли он, Эльнат, беспокоится о душе Вернона? Или он просто хочет избавиться от Вернона, чтобы получить нового компаньона? И пойдет ли донос на пользу Вернону? Его компаньон будет опозорен. Деньги, которые сэкономили родители Вернона, и деньги, которые сэкономил сам Вернон, чтобы отправиться в эту миссию, будут потрачены впустую. Не так-то просто пережить проваленную миссию. Отправка домой может серьезно повредить репутации Вернона в обществе, возможно, на всю жизнь. Но если душа Вернона действительно в опасности, она будет страдать целую вечность. Мысли Эльната путались, кружились, а затем застревали между различными предполагаемыми вариантами. Потом к нему подкралась идея, облеченная в чувство.

Эльнату захотелось прогнать неприятное ощущение, вызванное этой идеей. Он не хотел, чтобы она его волновала, но ее присутствие продолжало будоражить. Это казалось невероятным. Но наконец, когда он погрузился в беспамятство, слова все-таки сформировались. Предложения, написанные на меловой доске, постоянно стирались. Но одно предложение задержалось.

Поговори об этом с Верноном.

Эльнат вздрогнул, пробуждаясь. Обращение к епископу было четким правилом. И ни одно из существующих правил не предлагало: «Поговори со своим компаньоном». С другой стороны, никакое правило этого не запрещало. И все же сделанное Верноном носило столь личный характер, что к нему невозможно было отнестись однозначно. Какие слова использовал бы Эльнат, чтобы заговорить с Верноном на эту тему? Как это можно, говорить так прямо? Никто никогда не учил его, что беседовать с другим человеком о личных делах – грех, но это казалось ему грехом. Ощущения, которые он испытывал, были похожи на симптомы болезни, называемой душевным волнением. Ему и Вернону придется признать это унизительное состояние. Эльнату прежде доводилось давать показания, но теперь дело обстояло совсем иначе. Он никогда не разговаривал так ни в своей семейной, ни в церковной жизни, а тем более с немногочисленными друзьями. Он разговаривал с Господом в наглухо запертой комнате своей души, глубоко сокрытый свет которой был окружен крепостными стенами его сердца. Душа была местом, куда был закрыт доступ другим человеческим существам, в особенности имеющим облик Вернона.