– Я хочу поблагодарить вас за вашу заботу о нашем народе. Вы, очевидно, приняли нашу ситуацию близко к сердцу, и я был поражен добротой, проявленной к нам, когда вы нас так внимательно выслушали и вдумчиво взвесили наши показания по законопроекту о прекращении договоров.
– За все дни, проведенные в должности сенатора, никто никогда не благодарил меня за то, что я выслушал показания.
– Я бы назвал это упущением, – улыбнулся Томас.
Выходя из кабинета сенатора, он подумал: «Я и мои люди абсолютно беспомощны и находимся в отчаянии. Это признак того, насколько плохо все обстоит. Я готов поступиться своим достоинством, чтобы умасливать тебя, пока не добьюсь своего. Я надеюсь, это поможет нашему делу».
На следующий день, после дачи показаний, их маленькая делегация покинула Капитолий. Им не терпелось сделать это поскорей, и тем не менее они медлили, как будто их присутствие все еще могло иметь какое-то значение.
Дорога домой
В поезде, по дороге домой, когда темные поля серого снега пролетали мимо, а похожие на пятна птицы, собравшись в огромные стаи, закручивающиеся в жуткие спирали, бесновались и кружились над головой, когда Томас видел мельком, притихший, бесчисленное количество заколоченных или занавешенных окон, шатких пожарных лестниц, грязных мусорных свалок, почерневших кирпичных стен и помоек, он анализировал каждое мгновение, каждое слово. Сказал ли он то-то и то-то? Когда сенатор поправил очки, что это означало? Как все пойдет дальше? Томас был убежден, что свел на нет все их шансы. Он не мог точно объяснить, как он это сделал, но он знал. И еще кое-что. Сенатор спрашивал у каждого индейца, дававшего показания, о том, сколько индейской крови течет в его жилах. Самое смешное было то, что никто этого точно не знал. Никто не назвал ее количество в процентах. Это было не то, за чем они внимательно следили. На самом деле Томас мало знал о своих собственных предках и не задумывался, кто из них был индейцем на четверть, кто наполовину, кто на три четверти, а кто был чистокровным чиппева. То же самое можно было сказать и обо всех его знакомых. По мере того как мили пролетали за окнами, это начинало его беспокоить. Все знали, индейцы они или не индейцы, независимо от того, что говорилось в списках или что заявляло правительство. Это было данностью. Давным-давно один парень в баре составил для него генеалогическое древо. Когда Томас посмотрел на него, то подчеркнул индейцев и получился чистокровным, хотя знал, что где-то в его роду затесались и французы. Затем парень несколько раз опять начертил древо, делая Томаса то более белым, то более индейцем, то опять более белым. Это превратилось в игру. Игра оставалась игрой, но теперь она интересовала сенатора Уоткинса, а это означало, что это была игра, которая могла стереть их с лица земли.