Все они купили газеты, чтобы сохранить их в качестве сувениров. В газетах было написано о случившемся в палате представителей. Никто из конгрессменов не погиб, но один находился в тяжелом состоянии. Теперь им казалось удивительным, что слушания не отменили. И что на следующий день их лишь слегка обыскали, хотя повсюду стояло много дополнительных охранников, выглядевших бдительными и даже свирепыми.

Патрис

Теперь я знаю. Знаю, что чувствовал Лесистая Гора после боя с Уобблом, подумала она. Чувствовал не физически, конечно, а духовно. То же произошло и с ней. Весь адреналин улетучился, вся страсть борьбы покинула ее, но каждый момент слушаний остался в памяти ясным и выразительным, а лица сенаторов запомнились в мельчайших подробностях. Особенно лицо сенатора Уоткинса. Слово «надменное» годилось для него лучше всего. Рот Уоткинса походил на кошелек с монетами. Все в сенаторе дышало самодовольством. То, как он держался, излучая некую вибрацию. Наполняя воздух ханжеством. Вот еще одно слово, которое всплыло у нее в голове.

В газетах было довольно много информации о Пуэрто-Рико, так что Патрис получила ответ на свой вопрос. Газеты напечатали большую фотографию женщины, которая вскочила на ноги и принялась стрелять из пистолета. Ее сияющие, горящие глаза, полоска накрашенного рта, который на бумаге выглядел размытым. Патрис провела рукой по зернистой фотографии и аккуратно спрятала газету в чемодан. Она откинулась назад, и перед ней предстали глаза этой женщины. Лолита Леброн. Viva Puerto Rico. Она так сильно хотела, чтобы ее страна жила, что готова была убивать. Было ли с ней что-то не так? Или это с Патрис было что-то не так? Если бы их показания не сработали, если бы они потеряли свой кусочек вселенной, если бы ее мать была вынуждена жить в городе, что ее бы убило, если бы Вера так и не нашлась, если бы, если бы… Если бы сенатор Артур В. Уоткинс стоял перед ней на коленях и его жизнь была в ее руках… Что, если это… Что, если это? Мистер Самодовольный Рот. Мистер Ханжество. Он был бы в опасности, подумала она. «Когда я в ярости, я все делаю идеально».

На обратном пути Патрис спала особенно плохо. Каждый раз, когда она собиралась заснуть, в ее сознание вклинивался какой-нибудь образ. Иногда ее руки казались руками матери. Она видела, как они, сверхъестественно сильные, смыкались на шее Веснушчатого, или на шее Берни, или на шее сенатора. Патрис пыталась избавиться от этих картин, но они возвращались. В ней обитал мстительный, буйный, даже кровожадный дух. Тот самый дух, который наслал птицу, клюнувшую Баки в лицо. Вернувшись домой, она прибралась в парильне и попросила мать помочь ей избавиться от этих мыслей.