Мозес

Он скучал по своей жене. Она была маленькой аккуратной доброй женщиной с дерзкой улыбкой. Они не разлучались с детства. Ни дня он не провел без нее. Это было самое долгое расставание. Он взял с собой один из ее вязаных шарфов, красный, и ночью спал, прижимая его к лицу, даже в поезде. Дети называли их «старолюбами», потому что их любовь была именно такой – старомодной. Они держались за руки. Целовались. Называли друг друга ниинимоше. «Доброе утро, моя милая малышка», – говорил он ей каждый день, когда просыпался. Он был в ужасе, боясь, что с ней приключится беда, пока его не будет. Может, следует позвонить ее двоюродной сестре, которая живет в городе, по телефону? Может, теперь это стало дешевле? Если бы что-то случилось, прислали бы телеграмму, несколько раз сказала Джагги. Он зря беспокоится. Но чувство, будто что-то должно произойти, не отпускало его, и он вышел вместе с Томасом, надеясь отвлечься. Во время остановки в Миннеаполисе они планировали найти на железнодорожном вокзале табачный магазин и купить себе и Луису несколько сигар.

Томас

Когда Томас шел с Мозесом между высокими богато украшенными железными колоннами, он понял, что в течение какого-то времени чувствовал себя не в своей тарелке. Странное ощущение подкралось незаметно. О, он знал, что у него не все в порядке с психикой. Кто другой выдержал бы все, что на него обрушилось, без последствий? Но и физически ему сейчас тоже было не по себе. Он прислонился к колонне, переводя дыхание. Силы покидали его. Острая боль подкрадывалась к правой стороне лица. Мозес повернулся и поманил за собой. Томас продолжил идти, надеясь, что преодолеет слабость.

Джагги

– О, пускай они идут искать свои вонючие сигары, – засмеялась она. – Мы проторчим здесь битый час, девочки. Давайте найдем, где подают кофе, и попробуем городские пончики. Амбе!

Томас

Узорчатые плитки пола поднялись и устремились к нему. Он встал на четвереньки, а затем нырнул вниз, в беспросветную тьму. У него появилось ощущение, будто он стал крошечным. А окружающий мир, это чудовищное пространство, разрастался, становясь все больше и больше, напоминая полный воды космос. Он сознавал, что где-то там, наверху и повсюду, есть какие-то завихрения. Признаки движения. Крики и призывы. Он должен был игнорировать все и продолжать плыть, опускаясь ниже и ниже, несмотря на то, что окружающая чернота становилась густой и непроницаемой. Он едва мог двигаться. Он должен был найти в себе крупицу силы, затем еще одну, еще меньшую крупинку, чтобы и дальше тянуться ко дну этой черноты. Он должен был достичь дна, прежде чем сможет подняться. Это была задача для настоящей ондатры.