— Тем самым вы поощрили его ухаживание за Доминикой, — сказала Жюльетта.
— А вы предпочли бы, чтоб ваша дочь привлекла всеобщее внимание, встречаясь с ним на берегу или где-то еще?
— Те нравственные устои, которые мы ей привили… — начала Жюльетта.
— Вздор! — решительно оборвала ее госпожа Шамплер.
Несколько секунд она размышляла, стоит ли рассказать, как безрассудно она поехала с лейтенантом в Белый Замок, но тут же решила, что никого это не касается, хоть этот поступок стал неотъемлемой частью всего того доброго, сильного и прекрасного, которое, сделав ее счастливой, научило здраво и снисходительно относиться к людям.
— Вздор! — повторила она. — Вернемся к делу. Что вы решили?
— Ничего, — воинственно заявила Жюльетта.
Гилему тон ее не понравился, и он сказал более примирительно:
— Там посмотрим. Дайте нам время привыкнуть к этой идее, подумать.
— Нам всем необходимо подумать, — сказала госпожа Шамплер, поднимаясь. — Надеюсь, вам сердце ваше, а не гордыня подскажут, как вести себя дальше.
Они вернулись в молчании. Корабли при свете луны походили на плавучие призраки.
В коридоре на их этаже госпожа Шамплер положила руку на плечо своей внучки.
— Не падай духом, Доми.
— Я не боюсь, бабушка, — живо ответила та. — Ничего не боюсь — ни работы, ни бедности. Возможно, начнем с того, что купим клочок земли. У него, наверно, есть сбережения, небольшие, конечно…
— Я рада видеть тебя такой храброй, рада, что ты готова бороться за свое счастье. Но скажи, ты уверена, что любишь этого парня?
— Да, — очень твердо ответила девушка, покраснев до корней волос.
— А откуда ты это знаешь?
Погрузившись в молчание, Доминика задумалась, потом решилась:
— Вот: с тех пор, как мы познакомились, я думаю о нем беспрестанно, и чем бы я ни занималась, все почему-то связано с ним. Мне кажется, я всегда ожидала его, всегда знала, что это будет именно он. Я трясусь от страха, что недостаточно хороша и умна, чтобы ему понравиться. И еще я им восхищаюсь. Я люблю и лицо его, и звук его голоса. Люблю, когда он глядит на меня.
— Почему?