Нет сомнений в том, что большевистская национализация создала условия для воплощения многих идей, которые до революции не могли бы исполниться. Устранение ограничений, связанных с частной собственностью, было особенно важно в сфере гидроэнергетики. В июне 1917 года Временное правительство пыталось вдохнуть новую жизнь в проект строительства гидроэлектростанции на реке Волхов в окрестностях Петрограда. В 1918 году большевики подхватили эту идею и объявили о начале строительства (в реальности оно началось в 1921 году) под руководством инженера Генриха Графтио, который уже участвовал в разработке проектов ГЭС на Волхове в 1902–1903, 1909–1911 и 1914 годах[1276]. В 1918 году правительство дало добро на строительство гидроэлектростанции на реке Свирь (также планировавшееся еще до революции), а в 1921 году советские инженеры приступили к составлению планов ГЭС на Днепре. Ее строительство началось в 1927 году, почти через тридцать лет после того, как русские инженеры выдвинули первые проекты по сооружению плотины на этой реке[1277].

Несмотря на видимое единообразие процессов национализации в различных сферах, все эти многочисленные сюжеты невозможно свести к единой незамысловатой истории. Некоторые из прежних интеллектуальных движений и инициатив неожиданно получили полную поддержку со стороны государства, и специалистам в этих областях доставались от государства всевозможные знаки внимания. Например, идея о «памятниках природы», выдвигавшаяся до революции, но не расслышанная царскими властями, встретила самое восторженное одобрение со стороны Ленина и в итоге нашла воплощение в советских «природных заповедниках» и законе об охране природы (1921). Как показал Дуглас Вейнер, дореволюционное экологическое движение в первые годы советской власти стремительно укреплялось как в организационном, так и в интеллектуальном плане, прежде чем отступить перед более утилитарной идеологией покорения природы при Сталине[1278]. Хаос войны, социальные волнения, а также массовые и бесконтрольные хищения, вызванные ликвидацией частной собственности и угрожавшие оставить новую власть без ресурсов, вынудили государство к проведению природоохранных мероприятий.

Советская власть нуждалась в поддержке экспертов, чтобы решить многочисленные проблемы, связанные с управлением общей собственностью. Всеохватное Советское государство напоминало гигантский, чудовищный склад[1279]: благодаря экспроприациям собственность нового государства так неимоверно разрослась, что ее реальные размеры и масштабы по большей части были никому не ведомы[1280]. Как писал Ленин в мае 1918 года: «Сегодня только слепые не видят, что мы больше нанационализировали, наконфисковали, набили и наломали, чем успели подсчитать». В тот момент Ленин проводил различие между «национализацией» как процессом захвата собственности государством и «обобществлением», предполагавшим способность учитывать и распределять[1281]. Как мы уже видели, нехватка информации о лесах, памятниках, полезных ископаемых и реках до 1917 года нередко затрудняла деприватизацию общественных ресурсов: императорское правительство не желало иметь в своей собственности вещи, масштабы и ценность которых было невозможно определить[1282]. Большевистское правительство, свободное от этих предрассудков, объявило, что первым делом следует все национализировать, а уж затем учитывать. Однако при этом неизбежно вставала проблема контроля, и государству при содействии экспертов пришлось разрабатывать новые методы учета общих вещей и управления ими.