Согласно трактовке В. Н. Чернова, проект эсеров предусматривал превращение земли в «общенародное достояние»[1256]. Как ни странно, эта идея очень сильно напоминала либеральную концепцию res publica. Революционер Чернов, как и его современники-либералы, стремился разработать новый тип взаимоотношений между индивидуумом и коллективом, альтернативу как частной, так и государственной собственности, призванную оградить законные возможности каждого гражданина от подавляющей мощи государства посредством их объединения в рамках нового юридического понятия, «обще-народа»[1257]. Как «общественная собственность» либералов, так и «общенародное достояние» эсеров понимались скорее как форма управления общими вещами (землей, лесами и прочими естественными ресурсами), нежели как форма собственности. Основное сходство между идеями Чернова о будущем строе и стремлением либеральных юристов к реформе имущественных прав заключалось в намерении преобразовать систему собственности в нечто принципиально иное, в то время как проект национализации – то есть захвата собственности новым «пролетарским» государством – подразумевал лишь смену собственника. Однако попытка Чернова дистанцировать идею социализации от лексикона гражданского права оказалась безуспешной. «Социализация» земли при ее воплощении на практике оказалась практически неотличима от «национализации». Каким образом «народ» сможет выразить и реализовать свою волю в отсутствие государства? – спрашивал А. В. Пешехонов, социалист другого толка (его критические высказывания носили сходство с дореволюционными аргументами против «общественной собственности» – за пределами имперского «государства» не могло быть никакой «общественности»). «Выразить и осуществить свою волю народ может только при посредстве государства. Поэтому сказать, что власть над землею должна принадлежать народу, значит, в сущности, сказать, что она должна принадлежать государству», – писал Пешехонов[1258].

Наиболее запутанным оказался вопрос государства и собственности: Ленин без разбора пользовался такими понятиями, как «общественная», «общая» и «государственная» собственность. За этой невнятной риторикой просматривалось представление о том, что земля и прочие ресурсы будут принадлежать государству, в то время как крестьяне получат право быть «держателями» земли[1259], а рабочие будут пользоваться плодами совместного труда в соответствии со своими потребностями. Ленин обосновывал государственную собственность на естественные ресурсы, прибегая как к политическим, так и к экономическим соображениям. В политическом плане, как вытекало из теории Маркса, государство должно было стать для пролетариата орудием классовой борьбы против владельцев средств производства. Однако в «Государстве и революции» Ленин указывал, что государственная собственность на средства производства не только более справедлива в социальном плане, но и более эффективна с точки зрения экономики. Старое государство оказалось не в состоянии распутать узел аграрных отношений в селе, и единственным доступным решением представлялась национализация земли государством, которая, в свою очередь, требовала социальной и политической трансформации государства. Таким образом, социалистическая революция решала не только вопрос справедливости, но и вопрос государственной эффективности. В этом смысле представления Ленина о революции напоминали претензии либералов, которые накануне февраля 1917 года единодушно критиковали неспособность слабеющего императорского правительства справиться с кризисом. Ленин продолжал ту же линию, формулируя свою критику слабости Временного правительства на языке «классовой борьбы» и обвиняя его в неспособности сделать то, что осуществили другие воюющие страны – объединить производительные силы под руководством и контролем государства[1260]. Осуждая анархистов и анархо-синдикалистов как идеологов буржуазии, Ленин подразумевал, что социалистическая революция повлечет за собой и перестройку государства. Предполагалось, что национализация средств производства узаконит и власть нового государства.