На этом фоне вряд ли стоит доказывать, что советская система прав собственности представляла собой полную противоположность идеям о реформе собственности, описанным в этой книге. Обе концепции отрицали социальную систему, основанную на «собственническом индивидуализме». Однако можно было предложить много альтернатив частной собственности; идея «общественного достояния» являлась лишь одной из них, причем она отличалась и от антииндивидуализма социалистов, и от политики конфискаций и «огосударствления», проводившейся в Советской России. Российские адепты общественной собственности конца XIX – начала XX века выступали за эффективное и сильное государство и в то же время требовали, чтобы оно отказалось от своих собственнических притязаний. Либералы, исходя из метафоры Бруно Латура, хотели, чтобы государство играло роль дирижера оркестра, рассаживая всех по их местам и посредством общей партитуры обеспечивая сотрудничество, но в то же время никак не претендуя на то, чтобы представлять оркестр во всей его полноте или в каком-либо смысле являться его владельцем[1325]. Правда, некоторые представления о режимах обращения с общими вещами пережили революцию, а профессиональная элита империи пополнила ряды советских экспертов; однако государство воплощало их идеи в жизнь не так, как хотелось бы либеральным мыслителям. Кроме того, было бы бессмысленно утверждать, что национализация являлась следствием слабой преданности русских либералов идеям частной собственности и свободы. Вопреки распространенной точке зрения, русские мыслители внимательно относились к собственности, однако при разработке проектов ее реформы они стремились наложить на частную собственность ограничения в виде публичных обязательств и социальной ответственности и оставить место для собственности, принадлежащей обществу – новому субъекту имущественного права.

Как было вкратце показано в предыдущих главах, за распространением этих представлений о собственности стояли многочисленные источники: возникновение профессиональной элиты, рост национализма и концептуализация новых ценностей, необходимых для его развития, – таких, как национальная окружающая среда, национальная экономика, национальное наследие и национальная литература. Кроме того, новые идеи о собственности отражали в себе глубокую озабоченность такими моральными проблемами, как индивидуализм и альтруизм, свобода и гражданские обязанности, а также вопросом о том, что важнее – религия или знания и образование. В риторике собственности нашел отражение даже конфликт между индивидуальным творчеством и оглядкой на традиции, частной жизнью авторов и властью рынка. Соответственно, политика, окружавшая реформу собственности, выходила за рамки конкуренции за обладание ресурсами между элитами; она включала активные попытки формировать общественное мнение и насаждать новые «ценности» посредством распространения новых знаний и идей.