Почти за месяц до 9 термидора, у Якобинцев, Робеспьер беспокоится об этих настойчивых слухах. Его высказывания странным образом предвещают его последнюю речь в Конвенте, за 26 июля (8 термидора): та же серьёзность, то же раздражение из-за "клеветы", то же осознание, что он рискует проиграть битву за образ и за общественное доверие; ставка – его авторитет, его политическая власть, его жизнь. 1 июля (13 мессидора), через два дня после жестокого спора в Комитете, он негодует: "В Париже говорят, что это я организовал Революционный трибунал, что этот Трибунал был создан для уничтожения патриотов и членов Национального конвента; я обрисован как тиран и притеснитель национального представительства. В Лондоне говорят, что во Франции измышляют мнимые убийства для того, чтобы окружить меня военной гвардией. Здесь мне сказали, говоря о Рено [sic][326], что это несомненно любовное дело, и надо думать, что я заставил гильотинировать ее любовника. Вот каким образом оправдывают тиранов, нападая на отдельного патриота, у которого есть только его смелость и его доблесть"[327]. С трибун кто-то кричит: "Робеспьер, за тебя вся Франция!"[328] Он хорошо знает, что это ложь. Сколько людей больше не верит в его добродетель?

Робеспьер сознаёт, что его роль обвинителя вызывает беспокойство, что после изгнания жирондистов и войны "фракций" многие члены Конвента опасаются новых проскрипций. Страх проявился во время дебатов о законе 22 прериаля; с тех пор он охватил некоторых членов правительственных Комитетов. Робеспьера подозревают в том, что он составил списки депутатов, которых нужно послать на гильотину. В июне, в июле он пытается успокоить в отношении политики Комитета и своих собственных шагов. "Итак, поймите, - объясняет он в Якобинском клубе, - что существует лига порочных людей, которые стараются внушить мысль, что Комитет общественного спасения хочет напасть на членов Конвента в целом, а на членов достойных в особенности" (27 июня-9 мессидора); они лгут. Несколько дней спустя он раздражается: "Они посмели распространить в Конвенте мысль, что Революционный трибунал был создан для удушения самого Конвента"[329] (1 июля-13 мессидора). 9-го (21 мессидора) он продолжает: "Хотят унизить и уничтожить Конвент системой террора"[330]. Последнее выражение не ново. Летом 1793 г. Сен-Жюст использовал его, чтобы дискредитировать действия павших жирондистов. На этот раз Робеспьер повторяет его, чтобы представить слухи о чистке как напрасный страх, как маневр, предназначенный для того, чтобы свергнуть революционное правительство. Несколько недель спустя его обвинители ухватятся за это выражение, изменят его смысл и будут упрекать Робеспьера в том, что он возвёл террор в систему, чтобы было легче навязать свою "диктатуру".