Но перекличкой одного-единственного мотива (усохший листок / увядший листок) связь между исповедальным монологом Мцыри и лермонтовской поэзией в целом не ограничивается.

Так, образ Мцыри перекликается с двумя другими образами, которые встречаются во многих произведениях Лермонтова: неприкаянного Демона и ясного Ангела. Попадая в разные сюжетные обстоятельства, Мцыри сближается то с одним, то с другим. Он, как Ангел, надеется на возвращение в Эдем; как Демон, готов «рай и вечность» променять за несколько минут счастья «на родине». Подобно страдающему Демону, он томится тоской по недостижимому вольному миру; как просветленный Ангел, достигает обманчивого единства с ним:

Однако «ангельская», «райская» гармония тут же дает трещину; она еще не обернулась демоническим адом, но уже чревата им, его сжигающим началом.

В раю жаждой не томятся; в Эдеме нет иссушающего жара. Значит, рай, близость которого ощущает Мцыри – мнимый; точнее, у героя нет права на вход в него. И тут становится понятно, почему в предшествующей главке, 10, вдруг промелькнул неназванный по имени Демон:

Мцыри кажется, что Эдем рядом, достаточно спуститься в долину, откуда доносится сладкий голос грузинской девушки, и желанная родина снова станет твоей. А на самом деле он уже находится в зоне «страдающего демона». Он-то думал, что «был чужд людей» «как зверь»; он-то сравнивал себя со змеем: «И полз и прятался, как змей». Но на самом деле он «всего лишь» человек, и никакого слияния с природой нет и быть и не может.

И тут нужно обратить внимание на одно важное обстоятельство. Все страдающие лермонтовские герои, что Демон, что Печорин, устроены «сложно», их душевный мир соткан из противоречий, они мечутся между полюсами холодного ума и страдающего чувства. А Мцыри предельно прост, в нем нет никакой душевной раздвоенности (в отличие от Демона) или социальной неприкаянности (в отличие от Печорина). Он не разрывал с Богом, не бросал вызова природе, не проклинал людей – как падший ангел; он не вступал в конфликт с обществом, не ранил близких, не погибал от скуки – как «лишний человек». Если что его и объединяет с ними, то стремление к естественности, к вольному миру Кавказа. И все равно, «простой» герой заражен той же самой болезненной страстью познания и сомнения. И «простые» люди, и «сложные» герои одинаково беззащитны перед лицом эпохи общего разочарования.

Недаром Лермонтов вкладывает в уста Мцыри метафору тернового венца, которую двумя годами ранее применил к Пушкину («Смерть поэта»):

Кажется: где не понятый современниками Пушкин, а где Мцыри, живущий скорее чувством, чем мыслью? Но впервые образ терна и намек на будущую «терновую муку» появляется уже в 15 главке поэмы («Я рвал отчаянной рукой/ Терновник, спутанный плющом…»). Более того; этот образ во многом предсказан эпиграфом к поэме: «Вкушая, вкусих мало меда и се аз умираю». Цитата взята из Ветхого завета (Первая книга Царств); глава, послужившая источником цитаты, рассказывает о том, как библейский царь Саул запретил своим подданным вкушать пищу, пока не будет одержана победа над врагом. Сын Саула, Ионафан, ничего не зная о запрете, утолил голод каплей меда, за что был приговорен отцом к смерти. Перед казнью (которая в итоге не состоялась) он и произнес слова, взятые Лермонтовым в качестве эпиграфа. То, что Ионафан был все-таки помилован, а Мцыри – обречен, привносит в эту формулу дополнительный трагический смысл; мысль о несправедливости земного устройства усилена здесь многократно.