Мистер Смолфейс хочет, чтобы ты его вытащила.

Мистер Смолфейс говорит, чтобы ты не рассказывала своей маме.

Мистер Смолфейс хочет взять тебя к себе. Через сливное отверстие в раковине. Схватит тебя за волосы и затянет туда.

Меня вдруг охватил бешеный гнев. Я захлопнула дневник и задумалась. Кто же все-таки за всем этим стоит? Только Доминик и я имели доступ к вещам Эмили, больше в ее комнату никто не входил. Только Доминику было известно о моем прошлом достаточно много, чтобы именно так этим воспользоваться. И потом, он же тогда мне солгал! Но зачем, зачем ему пугать Эмили? А если это все-таки не Доминик? А кто тогда?

Я вдруг поняла, что меня прямо-таки трясет от холода, хотя за окном было жаркое лето, даже пальцы свело. Я посмотрела на часы. Половина четвертого. Скоро домой вернется Доминик. А Эмили, скорее всего, придет сама – ей нравилось самостоятельно возвращаться домой, да тут и пройти-то нужно было всего каких-то полмили; тогда ведь многие дети запросто ходили в школу и из школы самостоятельно, никому и в голову не приходило, что это может быть опасно. Это теперь буквально все на свете опасным кажется. Но в тот день мне почему-то казалось, что с привычного мира словно содран некий слой, содран как бумажная обертка, и теперь в этом новом мире может случиться все что угодно. Доминик мог оказаться лжецом. Мою дочь могли у меня отнять. И я вдруг представила себе, как Эмили идет домой в своей красно-серой школьной форме, стараясь не наступать на трещины в асфальте, а за ней по пятам крадется кто-то страшный, опасный…

Я сунула дневник в книжный шкаф – точно на то же место, где и нашла его, – понимая, что сперва мне необходимо все это обдумать и только потом попробовать поговорить с девочкой. От высоких каблуков у меня ломило ступни – я сбросила туфли, босиком прошла на кухню, быстро приготовила чай по любимому рецепту Доминика – с молоком и большим количеством сахара – и с чашкой в руках села у окна. Прихлебывая чай, я с наслаждением чувствовала, как в мое тело возвращается тепло. Я была уже почти готова лицом к лицу встретиться с чем угодно, когда вдруг раздался телефонный звонок.

Звонил мой отец.

– Беки? Это ты, дорогая?

Мой отец никогда мне не звонил. Никто из моих родителей ни разу не звонил мне с тех пор, как я переехала к Доминику. И в голосе отца слышались какие-то странные незнакомые нотки, которые я оказалась не способна идентифицировать.