Я спросил про Далтона. Они с Доном разорвали партнерство, и Дон преспокойно вел в одиночку практику над ресторанчиком «У Луи». Последнее, что он слышал о Далтоне – что тот в Миссури, пытается издать книгу своих стихов.

Вошел Спортсмен, нисколько не изменившийся, с такими же рыжими волосами, так же торчавшими из того же, кажется, козырька. Он пожал мне руку и спросил, как дела – хожу ли я еще на скачки.

– Нет, – ответил я. – Я перестал заниматься тем, что мне не удается.

– Но писать-то ты пишешь, – заметил он. Потом похлопал меня по плечу, предложил угостить выпивкой и не стал смеяться, когда я заказал кока-колу.

Мы заговорили о ситуации в мире, и все в баре присоединились к нашей беседе, пока по телевизору крутили съемки догорающих башен и людей с фотографиями близких, пропавших без вести. Я обратил внимание, что любые беседы быстро возвращались в 1980-е, и не только потому, что тот период всех нас связывал. Мы были мастера идеализировать разные места, а после 11 сентября осталось единственное место, которое того заслуживало и не могло нас разочаровать. Прошлое. Только Кольт не хотел обсуждать прошлое, потому что не помнил его.

– Не говорите со мной о восьмидесятых, – сказал он, – меня там не было.

Позднее тем же вечером, стоя между Спортсменом и Кольтом, я почувствовал, как мне на плечо легла чья-то тяжелая рука. Я обернулся. Боб-Коп. Волосы у него совсем побелели, вид был изможденный.

– Откуда ты? – спросил я.

– С нулевого этажа.

Ну конечно.

Он присел со мной рядом и заглянул мне в глаза.

– Как ты? – спросил я.

– Я-то думал, что за двадцать пять лет службы уже все перевидал.

Он вгляделся в мое лицо, а потом опустил веки и медленно покачал головой из стороны в сторону.

Со временем я набрался мужества позвонить Мишель. Сказал, что страшно сожалею о ее муже, и спросил, не могу ли чем-нибудь помочь. Она сказала, что не откажется выпить. Я заехал за ней в дом родителей, куда Мишель с одиннадцатимесячным сыном Мэттью перебралась после атаки. Она встретила меня на пороге. Нисколько не изменившаяся. У Мэттью, который прятался за ее ногами, были те же глаза оттенка корицы. Он посмотрел на меня так, будто мы с ним знакомы. Малыш вел себя так, будто кто-то очень важный вышел из комнаты, и теперь он ждет, когда тот вернется назад.

Я повез Мишель ужинать в Порт-Вашингтон, и она рассказала мне о своем муже, Майке Ландене, биржевом брокере, который любил галстуки-бабочки, сигары, хоккей, свадьбы, Чикаго, хорошие вина – и ее. Она описывала их знакомство, и ухаживания, и счастливый брак. Хоть они и жили в квартирке-студии с маленьким ребенком, говорила она, но никогда не надоедали друг другу. Слушая Мишель, я подумал, что она – еще одна выпускница академии рассказчиков в «Публиканах». В одну минуту она заставляла меня смеяться, а в следующую – глотать в горле ком.