– Ее муж пропал, – сказал Джимбо.

– У них есть дети? – спросил я.

– Сын.

Когда я добрался до Хантингтона на Лонг-Айленде, где стоял дом, который Тим купил своей матери, тете Шарлен, та плакала – и плач этот, как мне показалось, будет продолжаться годами. Я прожил у нее неделю, пытаясь помочь, но единственная помощь, которую я мог оказать тете Шарлен и всем Бернсам, заключалась в том, чтобы словами выразить их потерю. Я написал статью для моей газеты, «Лос-Анджелес таймс», про Тима и про то, как он возглавил семью после смерти отца. Я до сих пор помнил те похороны, когда Тим принял на свои плечи большую часть веса гроба, а вместе с ним ответственность за дальнейшую жизнь матери. Он так и продолжал нести эту ношу, помогая и направляя тетю Шарлен, как в финансовом, так и в психологическом смысле, – то есть стал тем сыном, которым мне так хотелось быть. Он стал патриархом в своей семье. Заменил братьям и сестрам отца, по сути, превратился в него, и среди многих жутких совпадений, связанных с его смертью, самым невероятным было то, что день рождения его отца приходился на 11 сентября.

В конце той страшной недели мы с Джимбо встретились, чтобы ехать на церковную службу в память Питера. Когда Джимбо явился ко мне в отель, я потерял дар речи. Я не поддерживал с ним связи, как и с остальными парнями из «Публиканов», и после многолетней разлуки с трудом мог поверить в его метаморфозу. Передо мной стоял краснолицый Стив Второй. Мне показалось, что даже он сам не различает, где в нем личность Стива, а где – его собственная. Джимбо сказал, что уже пробовал открывать бар – под названием «Диккенс», – и дело не пошло, но он собирается попытаться снова.

По дороге до церкви мы говорили про Стива, потому что сцена очень напоминала его похороны. Скорбящие стекались со всех сторон, и их было куда больше, чем церковь могла вместить. Многих я узнавал, включая одного мужчину, напоминавшего престарелую версию Кольта. Конечно, это и был престарелый Кольт. По какой-то причине он шел прямо по проезжей части. Мы с Джимбо помахали ему, и седовласый Кольт помахал нам в ответ, словно во сне.

Джимбо припарковался, и мы побежали к церкви. Бежать не имело смысла. Все скамьи давно были заняты, люди толпились в дверях. Верхняя ступень лестницы выглядела в точности как барная стойка в «Публиканах» около 1989 года – Спортсмен, Джоуи Ди, Дон. Мы стали обниматься и жать друг другу руки. На кафедре отец Питера пытался произнести прощальную речь. Мы привстали на цыпочки, чтобы послушать, а когда слезы помешали ему продолжать, отвернули головы.