Демон кивнул ему, накинул на голову капюшон и вышел в ночь через темное окно.

Кирюша моргнул и почувствовал, как предательски намокли глаза. Он тряхнул головой и… внезапно обнаружил себя лежащим в собственной постели.

Впервые за долгое время в кровати ему было удобно и спокойно — так, что даже переломы перестали ныть. Умиротворенный Кирилл отчетливо ощутил, что вот сегодня он пошел на поправку. Сон наваливался, убаюкивал, раскрашивал комнату в яркие фантастические цвета. И, проваливаясь в радужное марево, Кирюша на мгновение вспомнил, что, кажется, только что жал кому-то руку. Какому-то смутно знакомому приятелю, который заскочил вечером на чай — рука еще хранила тепло чужой ладони. Но зыбкое воспоминание это почти сразу растаяло, и Кирюша спокойно и размеренно задышал, шагая по бесконечному, залитому солнечным светом зеленому лугу.

Над кассой, на досках с ценниками, были старательно нарисованы снежинки, смешные оленьи морды и заснеженные еловые лапы. Засмотревшись на по-детски милые и чуть неуклюжие рисунки, она забыла, какой кофе хотела купить, и чуть зависла, разглядывая названия. Так ни на чем не остановилась и разрешила кассирше выбрать напиток на ее усмотрение. Бойкая девица в туго завязанном форменном фартуке порекомендовала вкус сезона — имбирный латте. Пусть будет имбирный латте! Самая большая чашка! Имбирный латте в декабре — что может быть банальнее? Но сегодня любая банальность была подобна чуду.

Улыбаясь без особых причин, вдыхая аппетитный кофейный запах, наполнявший просторное заведение, она отошла к стойке, где еще несколько человек выстроились в ожидании своего заказа, и глянула в окно. За стеклом была по-киношному расцвеченная гирляндами Москва, украшенные огромными бутафорскими елочными игрушками фонари, мерцающие в утреннем свете вымытые витрины. Рождественский заяц с непропорционально огромной головой раздавал прохожим на площади флаеры, наверняка сулящие невероятные праздничные скидки. И этот смешной мохнатый уродец, скользящий на схваченном льдом тротуаре, и спешащие куда-то люди, и тающий в вышине белоснежный след от самолета — все эти обычные вещи вселяли в нее необъяснимую радость. Хрусткий морозный воздух пах арбузами, и даже собственное лицо, проступающее прозрачным бликом в высоком окне, казалось ей чужим и новым.

У нее было ощущение, что она не просто оправилась после долгой странной болезни, почти отнявшей у нее силы, а вообще впервые проснулась этим утром. Впервые вышла в огромный, охваченный предновогодней суетой город. И впервые заказала себе громадную чашку кофе в кофейне, насквозь пропахшей корицей и карамелью.