Он пообедал, попрощался с Гольдой и вернулся в Рамат-Ган. С ним связались через несколько дней и попросили прибыть на следующее утро. Яна очень волновалась, собирая мужа и подавая завтрак. Он успокоил её, объяснив, что для него пункция не представляет никакой опасности.

Виктор был уже в больнице. Лечащий врач вышел к ним и, взглянув на них, попросил Илюшу следовать за ним. Братья обнялись.

— Беэзрат ха-Шем[23], всё будет хорошо, — произнёс Виктор.

Операция прошла успешно, и Леонида Семёновича увезли в реанимацию. Ему действительно стало заметно лучше. Его выписали домой. Он шутил, строил планы на жизнь и собирался вернуться к работе. Полтора года назад он сдал трудный экзамен на инженера-электрика и в Иерусалиме подрядчики и предприниматели его хорошо знали. Он уже думал о покупке квартиры и считал, что абсорбция в Израиле им вполне удалась. Увы, притаившаяся на время жестокая болезнь дала метастазы. Его опять положили в больницу. Елизавета Осиповна не отходила от него ни на шаг, стараясь облегчить боль, и часами сидела у постели, держа его за руку. Он умирал тяжело, то впадая в беспамятство, то возвращаясь оттуда и виновато пожимая руку жены. Когда Илюша вошёл в палату, отец произнёс строчку из любимой им песни Высоцкого: «Для меня словно ветром задуло костёр». Потом он вздохнул, и голова его повалилась на бок. Вызванный ими врач констатировал смерть и накрыл его лицо простынёй.

Илюша тяжело переживал кончину отца. В его представлении он был ещё совсем молодым человеком, которому предстояла долгая счастливая жизнь вместе с любимой женой и его престарелой, но полной энергии мамой Гольдой. Цепкая память пианиста возвращала его в прошлое, к прогулкам с отцом в Парке имени Горького, к первому звонку в школе, к поездкам с родителями в Сочи и Анапу, в концертный зал, где они поздравляли его с победой в конкурсе молодых московских музыкантов. Всю жизнь отец был зримо и незримо рядом с ним, неизменной составной частью его духовного мира.

Похоронили его на кладбище «Хар ха-Менухот», что расположилось на склонах горы, возвышающейся над дорогой на въезде в Иерусалим. Раввин прочитал молитву и сделал Виктору и Илюше траурные надрезы на чёрных одеждах. Когда усопшего в белом саване опускали в могилу, Гольда, державшаяся до поры, зарыдала во весь голос. Два года она откладывала деньги себе на памятник, а вчера попросила внуков купить ей место рядом с сыном. Илюша и Витя отказались брать у бабушки деньги и заплатили свои. А через месяц на могиле уже лежала серая мраморная плита с надписью на русском и иврите.