Это был худший сброд из всех, кого Лоялу доводилось видеть. Бездомные старики, половина из них – посиневшие от эмфиземы, выхаркавшие свои легкие; те, что помоложе – все со впалой грудью от недоедания и пьянства, все немного не в себе. Двое из них были мексиканцами, по-английски знавшими, видимо, только одну фразу: «Здравствуйте, я ищу работу», возможно, новички в этом деле, иначе не оказались бы на ферме Кортнеггера. На одном – красная рубашка, на шее – какая-то модная тряпка. Должно быть, двигались привычными фермерскими маршрутами и оказались в компании тех, чей путь уже подходил к концу. Он готов был поспорить, что прежде Красная Рубашка заправлял где-нибудь сбором урожая. И другого привел он. Тут явно были замешаны деньги. Этот Красная Рубашка был настоящим койотом, из тех, кто знает все ходы и выходы. О, наверняка они прежде имели неплохие деньги, им нравился ежедневный шелест двадцатидолларовых купюр. Но, похоже, теперь они были готовы зарабатывать и десятичасовым трудом, тяжелее которого не знали уже много лет.

– Это они? Выглядят так, будто их из-под земли выкопали.

– Думаю, выбор был невелик. Ваш вербовщик сказал, что случился перерыв в притоке работников. И осталось очень мало свободных мексиканцев. Многие фермеры забирают тех же самых парней, которые работали у них в предыдущие годы. Ваш человек сказал: это все, что он смог сюда привезти. Ферма расположена далеко, в стороне от основных маршрутов. В общем, я не знаю, в чем проблема, но это все, что есть.

На самом деле вербовщик сказал, что не смог заполучить никого из тех, кто хоть раз слышал имя Кортнеггера. И что он сам хочет с ним порвать. Предупредил Лояла, чтобы был осторожен.

– Свора каких-то вонючих оборванцев. Я отсюда чую, как от них разит блевотиной. Очень удивлюсь, если половина из них дотянет до заката.

Двое мексиканцев работали усердно и ровно. Старики-бродяги еле ползли вдоль грядок, оставляя в земле половину картошки. Кортнеггер с полчаса наблюдал за одной такой парочкой. Когда они добрели до конца грядки, он открыл было рот, потом закрыл его и, не сказав ни слова, вернулся в дом, потом позвал Лояла.

– Ты должен их встряхнуть. Понимаешь, что я имею в виду? Встряхнуть!

Всю вторую половину дня Лоял был суров, расхаживал вдоль грядок, покрикивал: «А ну, подбери, подбери» и постукивал по ноге деревянной рейкой. На следующий вечер Кортнеггер запер их в бараке и объявил, что никто и запаха денег не почует, пока вся картошка не будет убрана.

Из-за погоды, сухой и жаркой, грядки спеклись. Копать было тяжело, картофельные вилы ходили вверх-вниз, руки-ковши выгребали картошку из земли и ссыпа́ли ее в мешки. У тех, кто не имел перчаток, потрескались ладони. Хлопчатобумажные перчатки, «франко-канадские гоночные перчатки», как насмешливо называл их один из сборщиков, снашивались за несколько дней. Жара усиливалась, пока мужчины не принялись снимать и бросать прямо на грядках рубашки, пока они не получили солнечные ожоги, пока их не начала мучить жажда, они все время просили, чтобы Лоял принес им еще воды.