А вот лошади, чертовски красивые верховые лошади, на каких он никогда не ездил. Индейское пение из резервации «Розбад», пение, похожее на завывание ветра. Голос женщины-диктора с придыханием, в быстром ритме: «…для Джонни Белого Глаза, умершего в тысяча девятьсот восьмидесятом году, сегодня ему исполнилось бы тридцать два года, его мать и все остальные просят спеть «Горжусь тем, что я американец».

Когда он останавливается и выходит из машины, тишина взрывается ревом хора.

Он решает ехать на восток, но не пересекает реку Миссури. Вместо этого по какому-то беспокойному старческому наитию сворачивает на запад-северо-запад. Какая, собственно, разница?

Доезжает до Марселито, в Калифорнии, останавливается в баре «Звезды и луна», рассказывает тамошним посетителям о своих урановых похождениях, о Пуле Вулффе, который едва ли вписался бы в нынешние времена, пока в темноте кто-то не отцепляет его старый горбатый фургон и не угоняет его. С ним исчезают капканы, записная книжка индейца, коллекция шляп, сковородка, оловянные тарелки и вечно улыбающееся лицо Хута Гибсона.

Но у него еще есть пикап с проступающей из-под краски ржавчиной. Разоренный, сломленный, он дрейфует по садам и полям в общем Потоке.

Поток рабочих-мигрантов течет на север и запад, обратно на юг, потом снова на запад, расщепляется и возвращается по собственным следам в склепанных на скорую руку автобусах и тарахтящих «Кадиллаках» к плантациям авокадо, апельсинов, персиков, салата фризе, бобов, похожих на пальцы инопланетянина, картофеля, сахарной свеклы, кормовой свеклы, яблок, слив, нектаринов, винограда, брокколи, киви, танжеринов, грецких орехов, миндаля, крыжовника, ежемалины, клубники. Усеянная «песчинками» клубника, кислая и шероховатая во рту, но красная, как свежая кровь. Войти в этот Поток легче, чем выйти из него.

50 Одна, совсем одна

50

Одна, совсем одна

Рей умирал так долго, так не хотел расставаться с жизнью, что Мернель подумывала порой о пластиковых пакетах, снотворных пилюлях, о том, чтобы отсоединить кислород или пережать трубку и держать до тех пор, пока он не умрет. Он изворачивался в цепких руках смерти, как тонущая кошка в безжалостных пальцах фермера, держащего ее за загривок. Рак пожирал его изнутри, иногда он затихал настолько, что Рей даже улыбался или произносил несколько фраз, глядя на Мернель потускневшими глазами, вытянув под простыней свое отощавшее тело. Она представляла, что́ там у него внутри: мокрая темно-бордовая масса, похожая на коровий послед, засасывающая его жизнь в свою.