Иное дело для Шоню век семнадцатый, век «классической Европы». Он духовно близок исследователю прежде всего потому, что концептуально вполне укладывается в рамки христианской традиции: «В ХVII веке все вращалось вокруг Бога»[723]. Научная революция, главное завоевание этого века, ставшая решающим вкладом в сотворение цивилизации Нового времени («нововременного мира»), есть Чудо, и оно не может быть объяснено («чудо не объясняют») без обращения к Благодати или, скорее, без веры в Благодать.

«Всякая наука, включая науки о жизни, оказывается сводима к геометрии и механике, этому гармоничному сочетанию пространства, времени и числа», – таков смысл революции научного мировоззрения, по Шоню. И «это чудовищное и фундаментальное упрощение стало знамением целого столетия», – восторгается историк, ища разгадку в феномене религиозной Веры. Те, кого логично было бы считать «чудотворцами» и кого Шоню называет просто «творцами», были искренне и глубоко верующими людьми, настоящими детьми своего века, признанного «веком святых».

Вопреки представлениям об ослаблении религиозности при сотворении нового мира – главный тезис историографии Третьей республики, против которого выступает Шоню, – научная революция оказалась «вознесена религиозным приливом». Нужна была, доказывает Шоню, экстраординарная вера в то, что человек «создан по образу и подобию» Бога, чтобы «постигнуть без рассуждений математизацию мира, чтобы без рассуждений все поставить на нее и актом чистой веры в ее тотальную простоту вопреки видимостям мира, в ее тотальную рациональность вопреки очевидности чувств всем рискнуть и все выиграть»[724].

«Великих конструкторов нововременного мира» – метаморфоза в «конструктивистском» стиле формулы Ренана[725], – можно, по Шоню, пересчитать по пальцам одной руки. Их ровно пять – Галилей, Кеплер, Декарт, Лейбниц и Ньютон. Направляемые «представлением о великом творении Господнем», они «задумывали столь совершенный универсум, что, – не удерживается от сарказма Шоню, – унаследовавшие его без всяких заслуг поколения вообразили, что он может существовать без Бога». Между тем без этой «гипотезы»[726] «никто и никогда не бросился бы в столь безумную авантюру». Шоню доказывает, что творцы научной революции ХVII в. не добились бы успеха в своих научных дерзаниях без обращения к высшей гармонии.

К значению «гипотезы» Богоустроенного порядка или, лучше, поскольку речь идет о математизации знания, к «аксиоме» Богоустроения Шоню возвращается вновь и вновь. Без «великой жажды Бога», одухотворявшей первые века Нового времени, не было бы, убежден историк, «революции в сознании»: «математическая структура мира» выглядела бы «сумасшедшей и безумной без Бога» как «гаранта и творца порядка» в мире[727].