Впрочем, Шоню находит и социальные предпосылки научной революции. «Большинство творцов этой великой революции были выходцами из буржуазии… не так давно принятыми во второе сословие, воспринявшими от родной среды вкус к порядку, точность в цифрах и даже некоторую житейскую арифметическую практику и ориентированными на стабильность, достоинство, удовлетворение желаний».

Шоню подчеркивает «роль возвышающейся буржуазии» в научной революции, а во Франции конкретно – «подавляющую роль службы и должности, значимость деятельности, приводящей к достатку». Собственно характеристика научной революции как «творения буржуазии, которая смогла жить по-благородному», представляется ему односторонней, поскольку в таком подходе учитывается лишь «внешняя сторона». Вместе с тем, делая акцент на внутренние факторы, религиозную веру, Шоню не оставляет без внимания создание не только нового инструментария для экспериментальных исследований природы, но и благоприятных условий для деятельности самих исследователей.

«Умножение досуга – почти столь же бесспорный фактор научной революции, как накопление средств производства – фактор экономической революции конца ХVIII века». Конечно, подчеркивает Шоню, «досуг избранных… был обретен ценой страданий многих», и в этом трагизм ХVII в. Но так было всегда; между тем «никогда досуг не был более плодотворным», чем в век научной революции[728].

Итак, согласно мнению весьма авторитетного ученого-академика и колоритного представителя школы «Анналов», подлинным началом цивилизации Нового времени явилось «чудо 1620-х годов», продлившееся до конца 1680-х. Чудо Научной Революции. Представление о «чуде» явно выпадает из циклической традиции «длительного времени», с которой обычно ассоциируется школа «Анналов», да и плохо увязывается с идеей поступательного движения, которой придерживается современное науковедение. Поправляя самого себя, Шоню указывает на «накопление критической массы» изменений в предшествовавший («Чуду») период.

«Трезвый взгляд, – уточняет Шоню, – не позволяет отрицать принадлежность ХVI века, или так называемой коперникианской революции к Новому времени». Этот век аккумулировал материальные достижения и разделял с ХVII в. «великую жажду Бога». Однако обремененный прошлым, он был слишком «робким», «зачастую ретроградным», и – «как бы утомленный истинными дерзаниями высшей средневековой схоластики, захлебнулся»[729].

В целом трактовка историком-академиком века Возрождения выглядит двусмысленной, и объясняется это его негативным отношением к распространению античного рационализма, или, как он именует последний, «традиционного агностицизма». Сосредоточившись на фидеистических предпосылках научной революции, Шоню исключает вклад рационализма; точнее, тот вообще остается у него за пределами научного прогресса раннего Нового времени.