Кроме тяжести быта, угнетала неопределенность, тревога за перспективы реформ, судьбу страны. В коммунистах Адо, прав Бовыкин, разочаровался окончательно после августовского путча 1991 г. Опасной виделась и угроза справа. А.В. с омерзением, другое слово трудно подобрать, воспринимал активизацию националистов. «Заглянешь в их газеты, – говорил он мне, – и чувствуешь себя каким-то гадким, противным самому себе. Будто тебя в чем-то вымазали».
Бовыкин пишет, что Перестройка и особенно постсоветский период оказались для Адо «временем наиболее активной переоценки ценностей». Могу сказать, что у этого процесса был и международный контекст. Сошлюсь на впечатления от поездки в Лейпциг в октябре 1989 г. на 80-летие Вальтера Маркова. Первым был вопрос: «А почему не приехал Адо?». А.В. Чудинов напомнил о том, как располагал А.В. к себе французов, то же было с немцами. Профессор ведущего университета страны, автор исторического труда, название которого было на слуху, Адо еще располагал необыкновенной человеческой привлекательностью. Эта аура пересекала все границы, воздействуя на людей различных взглядов и интересов в жизни.
В Лейпциге, где он побывал несколькими годами раньше, Адо ждали по-разному. Не скрою, больше всех опечалился бывший центрфорвард нашей истфаковской (в ЛГУ) команды 1957–1958 гг., ражий детина, видимо склонный к Бахусу в хорошей компании. По-другому ждал академик Манфред Коссок, лидер историков-новистов ГДР. В городе, охваченном мощным народным движением, буквально сотрясавшим основы политической системы, он держался, по моему наблюдению, совершенно невозмутимо[1226].
На прощание он мне сказал, что ждет от Адо поддержки идеи международного фронта для противостояния враждебным идеологическим течениям в исторической науке и прежде всего для отпора «ревизионистской» историографии[1227]. Вероятно, нечто подобное и предчувствовал Адо, отказавшись от поездки в Лейпциг. Когда я доложил, что от него требуется, он только усмехнулся. Оба мы прекрасно ощущали абсолютную несвоевременность антиревизионистских «пактов» в условиях Перестройки.
Кстати, то самое народное движение, которое мне довелось видеть тогда в Лейпциге – «блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые» – совсем не напоминало «бунт бессмысленный и беспощадный», жакерии, описанные Тэном и проанализированные Адо. По контрасту с архетипической яростью толпы впечатлял мерный шаг десятков тысяч людей. Шагающие в неудержимом марше дисциплинированные колонны! Я не знаю вожаков, наверное, то были такие же militants, как при выступлениях парижских секций. Однако был своеобразный вдохновитель – лидер советской Перестройки. Время от времени из почти беззвучно маршировавших колонн раздавалось как выдох «