Адо очень сочувствовал этому проекту и ждал его реализации. Отзыв для издательства по его просьбе написала Г.С. Черткова. К сожалению, дело затянулось на три года (как раз из-за «деякобинизации»: «Зачем нам нужен якобинец?», – слышал я и в издательстве, и в редколлегии «Литературных памятников»). Адо неизменно интересовался прохождением книги, и я спешил обрадовать ее выходом, наконец. Он был первым, кому мне хотелось вручить ее. Увы, я вернулся из Питера, где издавалась книга, 1 июля 1995 г.

Я бы не спешил с выводом об отказе Адо при Перестройке от «классической» концепции Революции и революционной традиции в пользу «ревизионистской» историографии. Выступления Адо на юбилейных мероприятиях 1989–1991 гг. это не подтверждают. Личные мои впечатления тоже.

Прекрасно понимаю притом молодого коллегу Бовыкина. Дмитрий Юрьевич был последним учеником Адо, вступил в «школу» в период Перестройки. Разумеется, он прав, когда отмечает происходившую на его глазах эволюцию взглядов своего учителя. Такое название и дано историографическому очерку[1230]. Бовыкин вполне прав, доказывая, что двигателем выступала сама эпоха или, точнее, смена эпох. Более того, у его учителя были серьезные предпосылки для того, чтобы воспринять движение времени. Анатолий Васильевич был человеком широких взглядов и, как настоящий человек науки, был открыт новому.

Мои претензии к версии Дмитрия Юрьевича относятся к затронутому им поколенческому аспекту: «И Анатолий Васильевич, и его отец в свое время проделали значительную эволюцию, во многом характерную для интеллигенции, которой довелось жить при советской власти. Вот только времена, в которые они жили, были, разумеется, разными, и эволюция эта оказалась разнонаправленной. Выйдя из образованной и благополучной семьи, Василий Иванович стал коммунистом, искренне принял идеалы Октябрьской революции, чем, на мой взгляд, во многом объясняется и его непрестанный интерес к революции французской. Сам же А.В. проделал, в известной степени, обратный путь, характерный уже для его поколения: будучи в молодости уверен в том, что революция – залог прогресса человечества, он постепенно, на протяжении жизни все больше разочаровывался в коммунистических и революционных идеалах»[1231].

Введя в оборот бесценные свидетельства, особенно письма отцу, Бовыкин показал, сколь нелегко давалась Адо «переоценка ценностей»: «Новые времена, и это хорошо, хоть и тяжелые это времена, и больно за потерянные десятилетия, и грустно, что ни мы, ни наши дети так и не увидим цивилизованной России, дай-то бог, если внуки к старости захватят частичку (и это еще при условии, что растущий агрессивный консерватизм народных масс и аппарата плюс черносотенные силы в псевдоинтеллигенции не растопчут сделанное уже и не вернут нас к худшим временам тоталитарного режима (пусть и косметически приукрашенного)»[1232].