Шекиба открыла глаза. На раскрасневшемся лице Тариг сияла улыбка.

— Они сказали, что тебя выдадут замуж.

Глава 48 РАХИМА

Глава 48

РАХИМА

Настало время праздника Ид-аль-Фитр.[63] После нашего возвращения из Кабула прошло пять недель. Бадрия получила несколько писем из секретариата парламента, в которых говорилось, что, если она в ближайшее время не вернется к исполнению обязанностей депутата, ее лишат полномочий. Абдул Халик принял решение: после праздников мы возвращаемся в столицу.

Джамиля объяснила мне, почему он вдруг передумал и почему хочет, чтобы Бадрия все же осталась работать в парламенте:

— У него дела с одной иностранной компанией. Ну, ты помнишь, он постоянно ведет с ними переговоры, обещает, что будет обеспечивать безопасность, пока те работают у нас в провинции. Но решение, позволяющее этой компании прокладывать на нашей территории трубопровод, принимает парламент. А если компании не разрешат прокладывать трубу, то, сама понимаешь, услуги Абдула Халика тоже никому не понадобятся. И он потеряет большие деньги.

— Понятно. Так, значит, Бадрия нужна в парламенте, чтобы голосовать за трубу?

— Да. И за нужных людей, которые займут нужные посты, чтобы Абдул Халик мог получить то, что ему нужно.

И все же я радовалась нашему возвращению в Кабул, хотя и понимала, насколько тяжелее мне будет на этот раз пережить разлуку с сыном — теперь-то я знала, как сильно стану скучать по нему.

В первый день праздника мы, четыре жены, отправились с обязательным визитом и поздравлениями в ту часть дома, где жила Гулалай-биби. Покончив с этим, все вернулись к работе. В течение следующих трех дней наш дом принимал гостей. Они шли нескончаемой чередой, так что праздник я провела на кухне, стоя у плиты вместе с поварихой и ее помощницей, либо у раковины, перемывая горы посуды. В отличие от Бадрии и Джамили меня ни разу не пригласили посидеть с гостями на женской половине дома. Даже Шахназ время от времени выходила во двор поболтать с навещавшей ее дальней родственницей.

Ну что же, если мой муж собирался вновь жениться, а меня — вернуть родителям, странно было бы надеяться, что со мной станут церемониться. Но я знала, что моя семья не примет меня обратно. Это был вопрос гордости. Ни бабушка, ни дяди не позволят, чтобы отвергнутая жена, обесчещенная женщина, вернулась в их почтенный дом.

Конечно, все еще сохранялась вероятность, что Абдул Халик передумает возвращать меня, а просто возьмет пятую жену. Но в таком случае возникала проблема с тем, куда ее поселить. Все три дома уже заняты, для пятой жены просто не осталось места. Мы, четыре жены, жили в постоянном напряжении. Муж и свекровь хранили молчание, от чего наша тревога только усиливалась.