Негритянский художник подвергается со всех сторон давлению, и цель при этом одна: заставить его отречься от своей культуры, своих корней, своей личности. Сколько уже раз приходилось видеть, как писатель-негр, позабыв стыд, начинал поносить самого себя: «Я не считаю себя негритянским писателем. Я просто писатель, который волей случая родился чернокожим». А на самом-то деле все мы, черные американцы,—негры (или, если угодно, афроамериканцы), которые волей случая стали писателями, художниками, адвокатами, машинистами подземки, врачами, учителями, землекопами, карманными ворами, бродягами—кем угодно. И на жизнь мы смотрим так, как только могут смотреть негры. Настоящий писатель всегда обладает своей системой отсчета, которая создана всем опытом его жизни, и ему нужно как следует поторопиться, чтобы достичь полного согласия с этой системой.
А между тем повсюду, от Голливуда до Бродвея и Мэдисон-авеню, меня преследует один и тот же надоевший вопрос: «Послушай, Джонни, зачем ты с таким упорством пишешь все о неграх да о неграх? Почему бы тебе не написать просто о том, как живут люди?» И хотя мне приходилось слышать этот вопрос десятки раз, он неизменно режет мне слух, потому что я всегда считал и считаю, что негры—это и есть люди. Или вот еще: «Знаешь, Джон, больше всего в твоем рассказе мне нравится то, что он универсален. Он мог бы быть про кого угодно из нас».
А между тем повсюду, от Голливуда до Бродвея и Мэдисон-авеню, меня преследует один и тот же надоевший вопрос: «Послушай, Джонни, зачем ты с таким упорством пишешь все о неграх да о неграх? Почему бы тебе не написать просто о том, как живут люди?» И хотя мне приходилось слышать этот вопрос десятки раз, он неизменно режет мне слух, потому что я всегда считал и считаю, что негры—это и есть люди. Или вот еще: «Знаешь, Джон, больше всего в твоем рассказе мне нравится то, что он универсален. Он мог бы быть про кого угодно из нас».
и есть
Что ж, мне-то, наоборот, кажется, что рассказ, который «про кого угодно», на самом деле рассказ «про никого». Негры— единственный на земле народ, который отчужден потому, что состоит из негров, и который в то же время хотят заставить позабыть о том, что он народ, как раз те самые люди, которые и обрекли его на отчуждение.
Что ж, мне-то, наоборот, кажется, что рассказ, который «про кого угодно», на самом деле рассказ «про никого». Негры— единственный на земле народ, который отчужден потому, что состоит из негров, и который в то же время хотят заставить позабыть о том, что он народ, как раз те самые люди, которые и обрекли его на отчуждение.