Той зимой у него была полоса неудач, в двухкомнатной квартире, которая досталась ему от умершей бабушки, царил беспорядок, он этого ничуть не стеснялся – не умея стесняться или умея это не показывать. Сгрузил посуду со стола в мойку, вытер клеенку грязной тряпкой, усадил на табурет, смахнув с него крошки. Я, чистюля и дочь чистюль, слегка закоробилась. Но тут он мне кое-что предложил, некое особенное угощение. Порядочной-то девушке и вот так-то вот сразу! Естественно, я согласилась. Я поняла, что он меня сразу же раскусил, все во мне увидел – не то, чем я была, а то, чем могла бы стать, если бы дала себе полную волю. И поддалась соблазну без сопротивления.

И началось полное безумие. Нет, я ходила на занятия, я возвращалась домой, хоть и поздно, но все остальное время была у него. Помню: он сидит в позе лотоса, голый, и что-то вещает или читает свои эссе, а я лежу на животе, задрав голову, и сладостно слушаю, выжидая момент, когда к нему можно будет приласкаться и продолжить то, чем занимались недавно.

Все сейчас представляется каким-то радужным пятном, ничего конкретного. Вспоминаю только одну свою чудовищно приторную фразу, у меня вообще в голову накрепко заседают и потом снятся кошмарами мои неудачные слова и поступки. Но и что-то удавшееся потом годами обсасываю, как карамельку. Все мы этим живем, убогие люди, воспоминаниями о редких подъемах и падениях, остальное – белый шум памяти. Фраза такая: «Когда ты из меня выходишь, мне кажется, ты вынимаешь из меня мою жизнь!» Он смеялся до слез, а потом погладил по голове и сказал: «Бедная!»

И все бы хорошо, если бы не Дебби, не Дебил этот проклятый. Он встречал меня с молчаливым презрением, оставался на том месте, где и был, не подбегал радостно, как поступила бы любая другая собака, чтобы угодить хозяину, почтить его гостя, не постукивал приветливо хвостом. Он даже головы не поднимал с вытянутых лап и только глаза отводил, чтобы я не разглядела в них мечту об убийстве. Покровский смеялся:

– Он тебя выделил! Других тоже не любил, но чтобы так!

– Других – людей вообще? Или девушек?

– Девушек, конечно. К мужикам он нормально относится. По-товарищески.

– Но почему? Что ему девушки сделали?

– Чует, что я люблю их больше, чем его.

– Ерунда. Ты на самом деле никого не любишь. Даже себя не очень, мне кажется. Свои мозги любишь, свои ощущения.

– Это правда. Но сейчас и тебя люблю.

– Как свое ощущение!

– Тоже правда. Ладно, пойдем, мое ощущение, будем ощущать друг друга.

И мы закрывались в спальне, но я не могла забыть, что мрачный Дебби лежит за дверью, я всегда чувствовала его неодобрительное присутствие.