– А Покровский не догадается?

– Подбрось кусок мяса на улице.

– Он на улице ничего не ест без разрешения хозяина. Только будто бы кошек.

– Надо же. Тогда не знаю. Но ты же говорила с ним, просила от пса избавиться? Усыпить, в конце концов.

– Не просила и не буду, он не согласится.

– Ему собака дороже тебя? Зачем ты живешь с таким уродом?

– Люблю.

– Тогда рискуй. Проверишь заодно его любовь. Любит – покричит, попсихует и простит.

– Или выгонит.

– Значит – не любит.

Мне рассуждения Лизы показались здравыми. Действительно, пусть такой ценой, но узнаю настоящее отношение к себе.

Я достала крысиного яда и щедро намешала его в кашу с кониной, которая предназначалась Дебби на ужин. А сама пошла к родителям. Вроде того – поспать спокойно, отдохнуть, прийти в себя. Я не хотела видеть, как Дебби будет корчиться в судорогах.

Ночью – звонок. Покровский страшным голосом:

– Сссука… Отравила… Подыхаю…

– Виталя, что с тобой?

– Приходи… Вызывай… «Скорую»…

Я вызвала «скорую» и побежала туда.

Его уже заносили в машину.

Потом я узнала: в мое отсутствие Покровский выпил, накурился, уснул, а проснувшись, страшно захотел есть. Пробило на хавчик, так выражаются люди, которые этим занимаются. Нашел кусок колбасы в холодильнике, котлету, показалось мало. А Дебби аппетитно чавкал кашей. И Покровский присоединился, наложил себе из кастрюли полную тарелку собачьей жратвы. Оказывается, он и раньше делил с ним трапезу, но не говорил мне об этом. Съел отравленную кашу, с похмелья и отходняка, не распознав странного привкуса, если он был, сама не пробовала, не знаю.

Его откачали, спасли. Едва придя в себя, взялся рыдать о Дебби так, будто потерял самого близкого человека. Я пришла, он кричал мне: «Я никого в жизни так не любил! Уйди, дура, я тебя больше не знаю!»