– Вздор! – заявил Уилмот, но кинул Тайту банкноту в один фунт. – Возьми, – раздраженно сказал он, – и делай с ней все, что хочешь.

– Mille remerciments[35], – поблагодарил, улыбаясь, Тайт. – Видите, босс, при случае я немного могу по-французски.

XXII. Церковь

XXII. Церковь

Неделю спустя Дейзи Вон покинула дом своего дяди и вернулась в Монреаль. Она заявила, что больше не может оставаться в таком захолустье.

Некоторое время она вела регулярную переписку с Лидией Базби. Она писала о веселой городской жизни, о званых вечерах, балах. Она привела Лидию к безумному желанию сделать что-нибудь подобное. Наконец пришло известие о помолвке Дейзи с южноамериканским художником, который работал в Лаврентийских горах[36]; наконец прислали приглашения на свадьбу. Дейзи с мужем намеревались немедленно после свадьбы уехать в Париж, где хотели прожить несколько лет.

Но хотя эти письма произвели такое волнение в душах молодых Базби, что их отцу пришлось следить за тем, чтобы они не наделали дел, на обитателей Джалны эти послания не произвели особого впечатления. Сбор урожая, подготовка зимних помещений для возросшего поголовья скота, подготовка дома к предстоявшему приезду родителей Аделины, завершение строительства церкви для ее освящения, будущие крестины Эрнеста – все это не позволяло обитателям Джалны интересоваться делами остального мира. Аделина и Филипп отнесли Дейзи к накопившимся событиям их разнообразного прошлого.

По правде говоря, Филипп вполне мог обойтись без визита родственников. Он уже порядком устал от трех Кортов, которые все еще оставались в Джалне. Однако было решено, что они вернутся в Ирландию вместе со старшими членами семьи. В противном случае Филипп опасался, что они останутся на всю зиму, так как они уже выразили желание покататься на коньках и походить на снегоступах.

Лицо Филиппа в те дни выражало безмятежность, что могло вызвать зависть у людей более позднего времени. Он вставал почти с рассветом. К вечеру он чувствовал здоровую усталость, но оставался полон такого интереса ко всему, что ему требовалось сделать, что с трудом засыпал. Когда он видел, как тяжелые повозки и фургоны, запряженные его тяжеловесами, с грузом ячменя, пшеницы и овса заезжают в амбар, его сердце наполнялось гордостью. Дело было не в том, что у него было много земли, а в том, что поля были обработаны и дали обильный урожай. Его коровы, свиньи и овцы были здоровы, у них имелись и кров, и большие запасы фуража на зиму. Но главное – Аделина сияла здоровьем и была так счастлива в новой жизни! Его дети с каждым днем становились больше и умнее. Гасси уже знала буквы, училась шить, могла без ошибок рассказать наизусть несколько стихотворений, подходящих для ее возраста. Николас, которому еще не исполнилось двух, мог сойти за трехлетнего – стройный, полногрудый, очень активный. Его кудри касались плеч, а их расчесывание наполняло дом криками гнева и боли. Эрнест был ангелом: пушистые светлые волосы, глаза, голубые, как незабудки, и прелестная беззубая улыбка.