Стоя на коленях на соломе, я глубже запустил руку в родовой канал кобылы Пржевальского и нащупал пальцами полностью расслабленную, широко раскрытую шейку матки. Далее пальцы мои остановились на чем-то, на ощупь напоминающем кастрюлю, полную ошпаренного кипятком лука-порея. Это были копытца и нижние части конечностей детеныша. Теперь нужно было — исключительно ощупью — определить, как залегает плод, а затем решить, как лучше помочь разрешению. Я стал нащупывать передние и задние ноги и — вдруг насчитал их целых пять!

— Да это же двойняшки, Мэтт! — сказал я и вынул руку, чтобы еще раз окунуть ее в мыльные хлопья. — Вот где собака зарыта! Оба хотят выйти одновременно в одну и ту же дверь. Я попробую затолкать одного назад и вытащить другого первым.

Ощупывая двойняшек во чреве кобылы, я наткнулся на две задние ноги, явно принадлежащие одному плоду. Сочтя, что плод правильнее будет двигать задом наперед, и тогда голова и шея сами выпрямятся, когда туловище пройдет сквозь тазовый пояс, я запустил во влагалище кобылы вторую руку, так что Мэтту, должно быть, со стороны казалось, будто я собираюсь туда нырнуть. Я стал плавно тянуть правой рукой две задние ножки, блокируя левой три ноги другого плода. Движение было незначительным. Чтобы протащить таз детеныша сквозь материнский, я наклонил его, потянув только за одну из двух ног, которые я держал. Кобыла заворчала. Я напрягся, чтобы потянуть ногу к себе, но мне препятствовал недостаток пространства, каковое занимала моя другая рука. Ни с места. Обливаясь потом, я вытащил обе руки и потянулся к своей сумке, где у меня были веревки, которые я использую, когда помогаю при отелах и ожеребах. Я набросил петлю на задние ноги плода. Мэтт мог тащить то за одну, то за другую веревку, а я инструктировал. Теперь левая рука у меня была свободна, в родовом канале кобылы находилась только правая. Бесполезно! Как я ни старался, как ни давил то на одну ногу детеныша, то на другую — ни с места! Тогда я попробовал извлечь на свет другого детеныша, найдя его голову и передние ноги и заталкивая назад теперь уже его близнеца, с трудом пытаясь согнуть упрямые задние ноги обратно в матку и толкая его в зад в направлении материнской головы. По прошествии получаса мои руки дрожали во всевозрастающих судорогах, и я сдался.

— Придется делать кесарево сечение, — сказал я ирландцу. — Другого выхода нет.

Квадратное, изящное лицо Мэтта, полное заботы о своей подопечной, покосилось в гримасе. Он почесал свою лоснящуюся голову, по которой редкие серебристые волосы рассыпались как камыши по мраморному полу.