— Ты в этом уверен? — заколебался он. — Может, нам лучше еще поднатужиться?

— Нет, нет, грубая сила здесь не поможет. Судя по всему, детеныши совсем крохотные. Их удерживает что-то другое, а что именно, я никак не могу понять.

— Ты думаешь, она выживет после кесарева сечения?

— А почему нет? Я всего только месяц назад делал кесарево сечение зебре в парке Фламинго.

Эта операция была первым кесаревым сечением, когда-либо сделанным зебре, и в те годы подобное вмешательство при родах лошадей было в новинку и сочеталось с большим риском осложнений, как, например, послеоперационный перитонит.

Мэтт шумно застучал зубами:

— Ну что ж, попробуем. Что вам для этого потребуется?

Мне не потребовалось много времени, чтобы подготовить все необходимое для операции. Здесь, в Белль-Вю, конечно, нет роскошной клиники с операционной, как в Регентском парке или зоопарке Сан-Диего. Мне придется оперировать — как это часто приходится делать и сейчас — непосредственно в конюшне, где живет моя пациентка, без стерильных условий, мудреной аппаратуры для электронного мониторинга и хитроумных наркозных машин. Я всегда вожу с собой в автомобиле стерильный пакет с набором основных хирургических инструментов, тампонов и перевязочного материала. Пока Мэтт принес еще теплой воды и дополнительные обогреватели, я ввел кобыле предоперационную инъекцию ксилазина в качестве седативного средства перед полной анестезией путем внутривенного вливания барбитурата. Следующим по важности этапом были кортикостероиды против шока и антибиотики как средства от послеоперационной инфекции.

Когда все было готово и кобыла под наркозом дышала ровно и глубоко при сильном регулярном сердцебиении, я начал операцию — быстро рассек ей бок и, чтобы терять как можно меньше времени, зажимал только крупные кровеносные сосуды — жизненно важно работать проворно, если желаешь добиться успеха. Когда бело-голубая стенка матки засверкала, словно сырая каракатица, у основания разреза, я нажал и почувствовал внутри кость черепа. Я сделал еще разрез, и вот наконец в моих руках оказалась скользкая бурая головка жеребенка. Его веки были закрыты, будто в блаженной дремоте. Бурча себе что-то под нос, Мэтт помогал извлекать детеныша из матки. Вдруг он застыл от изумления:

— Мать честная! Взгляните сюда!

Вот теперь все стало ясно. Жеребенок был уже почти полностью извлечен из материнского лона, осталось достать его правую переднюю ногу… но эта нога принадлежала не ему одному. Она в равной мере принадлежала и его близнецу. То, что было правой передней ногой одного, являлось левой передней ногой другого.