– Кровавые обряды… – сказал он и помедлил на этих словах, будто смакуя тонкий винный букет. Глянул на меня, заметил мое отвращение. – Мы не исполняем танец смерти. – Он заговорил серьезней, стиснул мою руку крепче. – Козленок умирает, чтобы жить. Чтобы я мог воскресить его. Ах если бы я только мог объяснить тебе, Ариадна, если бы ты могла понять!

Опять он напомнил мне того мальчишку, юного бога, который много лет назад соскочил с борта корабля – а за спиной его ныряли в волны обезумевшие дельфины, – исполненный веселья и невинного с виду ликования.

– Из всех богов со всеми их фокусами – громом и молниями, крылатыми сандалиями, серебряными луками и прочим – кто еще может взять в руки смерть и заставить ее вновь обернуться трепещущей жизнью? Кто может возродить существо, тающее у него на глазах, становясь холодным дымом, может заставить его дышать, наполнив опять теплом и силой? Только я, Ариадна, только я удерживаюсь на этой неустойчивой грани между жизнью и смертью. Только я могу окунуться в тот самый миг, когда жизнь вылетает из теплого еще тела, и воссоздать его прежнюю целостность, живую суть, будто она не исчезала вовсе.

На мгновение между нами промелькнул образ Федры, медленно и тяжело покачивавшейся на ветви.

– Когда тело остыло, я бессилен, – признал он. – Если душа уже отделилась и направляется к Аиду, перехватить ее не могу. Лишь пока не иссякло еще последнее биение жизни, способен я обратить все вспять. Если бы только мог забрать еще одну душу из того мрачного царства, поверь, Ариадна, я вернул бы тебе сестру. Это невозможно, иначе бы я так и сделал. Сделал бы это ради тебя.

Я поверила ему. Поверила, что если бы мог он спуститься еще раз в царство мертвых, то вернул бы ее мне, и радовалась хотя бы этому.

– Из всех олимпийцев, однако, я один на такое способен, – снова повторил он. – Не могут они притязать на такую мощь. А для моих последовательниц, моих менад это и вовсе за гранью вообразимого. Поэтому столь многие стекаются сюда – гораздо больше, чем раньше. Весть о Дионисе, способном возвращать мертвых к жизни, распространяется, и скоро они будут прибывать ко мне тысячами.

Дионис помолчал. Он смотрел на меня, а видел дымящиеся алтари, жертвоприношения, молящихся, распевающих гимны, в каждом большом городе, коих за пределами нашего острова, в огромном мире, вырастало множество. Соблазн и правда был велик. А у меня не хватало духу указать ему, что это ведь только уловка и больше ничего. Все станут поклоняться Дионису сообща в надежде на воскрешение дорогих им мертвых, я прекрасно это понимала. Вот только их милые сестры и братья, драгоценные сыновья и дочери, любимые родители так и будут пребывать под неусыпным оком Аида, а муж мой сможет предложить своим последователям лишь ожившего козлика, собранного по кусочкам через мгновение после того, как они сами же и разорвали его на части голыми руками.