В обеих пьесах присутствует и метарефлексия, или рефлексия второго уровня. Так, у Тэффи Коля высмеивает «шаблонность» и нереалистичность высказывания Кати о попытках достижения ею независимости, пародируя песню-марш русской революции 1905 года «Вы жертвою пали в борьбе роковой…»:

КАТЯ. Он меня нарочно дразнит. Знает, что мне тяжело… что я всю жизнь посвятила… (Плачет.) КОЛЯ. Ха, ха! (Поет.) Жизнь посвятила и жертвою пала. И жертвою пала. ‹…› ОТЕЦ. Ну-с, вот и я. Что у вас тут такое? Чего она ревет? КОЛЯ. Она жизнь посвятила и жертвою пала[855].

КАТЯ. Он меня нарочно дразнит. Знает, что мне тяжело… что я всю жизнь посвятила… (Плачет.)

КОЛЯ. Ха, ха! (Поет.) Жизнь посвятила и жертвою пала. И жертвою пала. ‹…›

ОТЕЦ. Ну-с, вот и я. Что у вас тут такое? Чего она ревет?

КОЛЯ. Она жизнь посвятила и жертвою пала[855].

У Урванцова Семен Иванович в списке действующих лиц характеризуется как «пожилой мужчина лет 50, со следами былой красоты на увядающем лице»[856], а затем эта характеристика появляется уже в собственной реплике персонажа, как бы «подсмотренной» им у автора: «Некоторых привлекало мое богатство, другие же были искренне увлечены моей красотой, следы которой вы еще и теперь можете заметить на моем лице. (Пудрится.)»[857].

Таким образом, при всех зафиксированных различиях сходство между двумя пьесами крайне отчетливо. При этом не нужно забывать, что у Тэффи гендерные инверсии не случайно перенесены в фантастическую плоскость и являются лишь сном, тогда как у Урванцова предстают условной реальностью уже наступившего «будущего» — укажем на авторскую помету для исполнителей: «Очень прошу ‹…› играть эту пьесу не как водевиль, а как обыкновенный психологический этюд»[858], т. е. противоположно тому, как игралась «водевильная» пьеса Тэффи. Если Катя в «Женском вопросе» видит сон как бы «в ответ» на свои мечты о несуществующем гендерном равноправии и о мести мужчинам («Как я вас всех ненавижу. ‹…› пусть они посидят в нашей шкуре, а мы, женщины, повертим ими, как они нами вертят»[859]), то у Урванцова мотивировка, каким образом наступил новый матриархат, вовсе отсутствует. Поскольку реальность созданного в пьесе мира, очевидно, в гендерно-социальном смысле очень серьезно дистанцирована от действительности рубежа веков и даже нашей сегодняшней, то зритель и воспринимает ее как предельно условную[860] — чего в «Женском вопросе», несмотря на фантастику сна, не происходит.

Сон Кати является для нее (и для зрителя) своего рода просветлением: она — парадоксально — внутренне вполне осознает то, о чем раньше мечтала «теоретически»: человеческая природа едина. Оказывается, что женщины могут так же злоупотреблять властью, как и мужчины. Этот вывод как бы «освобождает» ее, и она может выйти замуж за Андрея Ивановича, в которого взаимно влюблена, но от предложения которого раньше хотела отказаться из идейных соображений. Напротив, финал пьесы Урванцова пародийно драматичен: все остаются несчастливы. Основа этого финала, однако, та же, что и в «Женском вопросе»: любой дисбаланс власти ведет к мучениям обеих сторон.