– Ну вы, батюшка, даете… Это когда же вы его успели выучить? За один день, что ли?

– Что выучить? – не понял отец Максим.

– Ну язык этот их, цыганский. Так прямо на нем шпрехали, я аж…

– Какой цыганский? На русском она говорила… Снова русский вспомнила!

Вера Ивановна наклонила набок голову:

– Что ж я, батюшка, русский, что ли, не отличу? Да вы Веру Петровну спросите, я специально ее позвала, когда второй раз заглянула. И этот, сын ее, приходил, чтоб домой забрать, а то туман такой, он тоже к двери подходил: да, говорит. Цыганский, наверно.

Отец Максим молча вертел ложку.

– Вот и говорю, батюшка, что не может человек так быстро… Тут понятно отчего.

– И отчего? – Он отложил ложку и вопросительно поглядел.

– Пятидесятница!

– Да это ж через пять дней только…

– Уже через четыре.

Отец Максим вздохнул и помотал головой. Помолившись, принялся за суп. «Пойдут теперь разговоры, – думал он, глотая горячую жидкость и закусывая хлебом. – Такое насочинят…» Даже покраснел от этих мыслей, а может, и от супа.

Нахмурившись, поглядел на Веру Ивановну:

– Вы, это… Никому об этом не надо, ладно?

– Хорошо, – с усилием произнесла она. – Как благословите.

– И вообще, если что… по молитвам отца Терентия это было. О молитвах его сегодня просил.

– А! – Лицо Веры Ивановны разом разгладилось. – Это тогда понятно. У меня один раз внук болел, который теперь студент… Я и туда с ним, и сюда; хорошо, на приходе тогда одна женщина работала, вы ее не застали, и она говорит: хватай своего Димку и езжайте к отцу Терентию. И…

Вера Ивановна замолчала. Приоткрыв рот, отец Максим спал.