В шесть лет ему сделали обрезание, он кричал так, что, казалось, весь базар должен был сбежаться. Но базар слушал эти отдаленные крики спокойно, это тоже было его музыкой. На следующий день Бульбуль начал лепить птиц и животных с мальчуковым отростком, обрезанным, как у него самого, получалось похоже. Отец побранил его и пошел показывать к гончару, потом встретил знакомого мясника… К вечеру весь базар говорил о том, какой способный у свистульщика сынок растет – надежная смена отцу.

Наступила весна, фруктовые ряды заалели клубникой и черешней. Бульбуль лепил из глины, пел, дрался с Базарбаем, сыном гончара, и снова пел…

Школа находилась в одной остановке от базара и была русской. Там уже учились его братья и сестры. Уриэль постриг его перед школой, ущипнул за щеку и обрызгал своим кусачим одеколоном.

После базара школа показалась Бульбулю серой и страшной. Он затаился.

Если б жива была мать, он бы пожаловался ей. А так приходилось жаловаться отцовской глине.

Звук у свистулек сделался слабым и печальным. Отец не мог понять, в чем дело, пока кто-то из старших не донес ему о поведении его любимца. Отец запретил ему жаловаться глине, а сам стал подумывать о новой жене для себя и матери для Бульбуля. Но так и не надумал.

Весной из школы пришел русский учитель пения. У учителя были торчащие уши и очки в золотой оправе.

Вначале учитель зашел в мясной ряд и купил кило баранины, следя, чтобы не накидали костей. Важно поторговавшись, купил мокрый пучок лука и два пучка длинной «майской» редиски. Заглянул к лепешечникам, пошевелил носом.

Наконец дошел до продавца свистулек, цели своего прихода.

– У вашего мальчика огромный талант, – говорил он, вертя в пальцах глиняного ослика. – Уникальный голос. Робертино Лоретти. Нет, лучше. Надо отдать в музыкальную школу.

Положив ослика обратно на прилавок, ушел.

Стояли жаркие дни.

Всё воскресенье отец посылал Бульбуля то по одному, то по другому делу. И всё торопил его, давай, давай! Набегавшись под солнцем, Бульбуль вернулся, потный и пыльный. Пить хотелось.

– На! – отец поднес кувшин.

Бульбуль жадно стал глотать.

Остановился.

– Холодная, отец!

– Пей, не болтай…

Бульбуль сделал еще пару глотков.