Помимо того что армия была на стороне императора, последний имел личную власть над каждым из сенаторов. Он, используя свою неограниченную власть как цензора, мог вычеркнуть любого члена сената из album’а (списка сенаторов), назначить таковым любого фаворита одним только своим указом. В ходе выборов, проводившихся в составе самого сената, монарх мог контролировать выбор любой его части, всего лишь сказав, что он одобряет стремление такого-то и такого-то своего друга; «кандидаты цезаря» всегда выигрывали выборы. В ходе дебатов лишь совсем безрассудный сенатор позволял себе идти вразрез с мнением императора[289], а если тот делал хотя бы малейший намек на желаемость того или иного решения, то его принимал целый хор искателей монаршего одобрения. Наконец, пользуясь своей властью цензора, император мог наложить вето на любое предложение сенаторов, которое пришлось бы ему не по вкусу. Так, власть «божественного сената» совершенно рассеивалась.

Объем власти, оставшейся у сената. Однако все вышесказанное еще не отражало истины. Власть цезарей тогда не представляла собой неприкрытый деспотизм; им была необходима маскировка своей автократии[290], поэтому они и оставляли сенату определенную видимость власти. Ни один новый взошедший на трон император не мог чувствовать себя свободным от притязаний претендентов, пока армия не «провозгласила» бы его, а сенат не подтвердил бы его власть. И ни одному правителю не могло понравиться то, что его единственная опора – вооруженная армия.

Кроме того, моральный престиж сената был все еще настолько велик, что даже Нерон или Домициан не позволяли себе попирать этот знаменитый орган управления чересчур открыто. Наконец, надо сказать, задача управления громадной империей представляла собой ужасное бремя. Здравомысливший монарх мог только радоваться, если ему удавалось переложить на сенат большую часть проблем, относительно которых отцы-законодатели имели возможность оттачивать свое красноречие и смогли бы решить их столь же мудро, как и он сам. Если же этого не происходило и в соответствии с процедурой проблему возвращали на рассмотрение цезаря, тогда его собственная значимость выступала еще более отчетливо. Если же они справлялись с ней сами, то он обретал репутацию умеренного либерала. Сенаторы, в свою очередь, надолго переставали задумываться о возрождении былой республики. С вступлением на престол Нервы в 96 г. началась эра добрых отношений и умеренности во всем. Поэтому сенат превозносил себя как координирувшую ветвь римского правительства.