После этого сторонник Кальва, Тит Атилий, в своем выступлении с изящной отвагой подвел итог доводам обвинения. Атилий – еще относительно молодой человек – на данный момент был всего лишь бывшим квестором; так что нынешний день стал для него великолепной возможностью продемонстрировать себя. Увлекаемый потоком собственной речи, он позволил себе по случаю «пройтись» не только по Педию, но и выложить личные обвинения его адвокатам. Когда он представлял подхалимскую карьеру Сатурия, ему громко рукоплескала вся курия. Еще больше аплодисментов он заслужил, когда высмеял некоторые физические недостатки жалкого обвиняемого. Педий даже приподнялся со своего места, умоляюще протянул руки к десяти трибунам в курульных креслах и громко воззвал к ним: «О, благородные трибуны, защитите меня!», но все десять молча и недвижно сидели в своих креслах, так что Педий с побледневшими щеками опустился на место. Его адвокаты, обменявшись понимающимися взглядами, вдруг начали что-то сосредоточенно искать в своих записях на табличках.

Формирование сенатом своей позиции. Наконец, таким же образом закончилась «вода», и Атилий в вихре аплодисментов и дружеских поздравлений вернулся на свое место. Консул Вар, сохраняя нерушимое достоинство, поднялся со своего кресла и поднял руку, призывая к тишине. Все сенаторы немедленно замолчали и напряженно выпрямились.

«Сейчас нам предстоит, – произнес Вар, – сформировать позицию (sententia) отцов-законодателей по поводу того, как следует поступить в случае Секста Аннея Педия, дело которого сегодня было изложено сенату и рассмотрено им. Вы выслушали его обвинителей и его защитников. Я буду вызывать сенаторов по списку».

Он держал в руках таблички, на которых были перечислены имена сенаторов в порядке их официальных званий и старшинства; затем обратился к сидевшим перед ним судьям, избранным на текущий год, и вызвал первого из них: «Dic, Appie Luperce!»[302]

Аппий Луперк, пожилой аристократ, глава древней фамилии, поднялся со своего места в зловещей тишине. Право говорить первым, которым обладал император, если бы он здесь присутствовал, считалось сенаторами бесценным. Все ораторы с каждой из сторон уже изложили свои лучшие доводы перед Луперком, зная его прерогативы, но его холодный взгляд, обращенный на Педия, уже все сказал друзьям обвиняемого. Теперь же его голос разнесся по всей замершей в ожидании курии.

«Отцы-законодатели! Совершенно верно, что Секст Педий является человеком благородного происхождения; но тем более стыдно, что он обесчестил имя clarissimus[303] божественного сената. Верно и то, что его жертвы были либо провинциалами, либо гражданами провинциального происхождения, но закон беспристрастен, Римская империя была основана на неколебимом законе «соблюдения долга» равным образом по отношению к богам и людям, что ожидается от них согласно закону. Если он возмутил провинциалов, его деяние вполне ясно; еще в былые времена император Тиберий сформулировал основной политический принцип, сказав: «Хороший пастух стрижет своих овец, но не сдирает с них шкуру». Если Педий своими действиями вызвал возмущение жителей провинции, тем более всадников, которые всегда могут произнести с гордостью «Civis Romanus sum!»[304], то разве эти люди, кто бы они ни были по своему рождению, лишены права обратиться к нам с требованием законного возмездия из наших рук?