IX

Здесь мы подходим к очень важному вопросу, которому А.С. Кустарев уделил в своей книге много внимания. Это вопрос об уникальности русской интеллигенции, о том, как она соотносится со слоем западных интеллектуалов. Противопоставление русской интеллигенции и западных интеллектуалов, пишет автор «Нервных людей» – «один из самых главных дезориентирующих мифов, на которых держится ложное самосознание российской интеллигенции»; уникальность русской интеллигенции – такой же русский миф, как миф англичан о том, что их нация обходится без интеллектуалов (якобы хватает характера и воли, а потому рефлексия не нужна).

Действительно, в англосаксонских странах и, прежде всего, в Англии, с одной стороны, аристократия и буржуазия при всем их внешнем антиинтеллектуализме породили мощный интеллектуальный слой, успешно решавший интеллектуальные задачи, оставаясь в рамках своего класса и не выставляя никаких особых групповых социальных претензий. С другой стороны, как верно отмечает А.С. Кустарев, в англосаксонских странах рабочий класс смог создать собственную культуру (во многом, добавлю я вслед за Дж. Скоттом, тем не менее, калькирующую культуру имущих классов). Именно поэтому в англосаксонских странах место и функции интеллигенции в значительной степени оказалось заняты богемой. Но это не значит, что в этих странах вообще не было интеллигенции. Была. Уникальность русской интеллигенции не в самом факте ее существования, а в той роли, которую эта группа сыграла в жизни пореформенной России в условиях разложения самодержавного строя и, по крайней мере, частичного превращения России в экономически полупериферийную страну капсистемы (что со всей очевидностью противоречило ее политическому статусу великой державы, империи, на разрушение чего и работала основная масса интеллигенции). И разумеется, в той роли, которую интеллигенция сыграла в формировании образов, смыслов и идейных схем, как сказали бы сейчас, дискурса эпохи. Роль эта была непропорционально велика относительно социального удельного веса интеллигенции, ее реального уровня образования и т. д. Но дело здесь не столько в интеллигенции, сколько в тех социальных условиях, которые сложились в пореформенной России. Строй, власть сгнили, и интеллигенция была лишь одним из продуктов этого процесса (правда, продуктом сверхактивным, претендующим на единственно верное знание прогрессивного пути развития, на монополию в сфере идей), а реальных контрпродуктов не оказалось.