Долгожданное возвращение шестидесятников в надстроечно-перестроечный эдем происходило на основе не самостояния, а отождествления с либеральной номенклатурой (сначала с «горбачёвцами», а затем с «ельцинистами» – до слияния в экстазе). Во второй раз в советской истории реакционный романтизм шестидесятничества пришелся в строку власти.

Собственных долгосрочных интересов в 1980-е годы у совинтеллигенции не оказалось. Грубо говоря, группа эта – функция, всю жизнь заявлявшая претензию на то, чтобы быть субстанцией и притом оказавшаяся совершенно неспособной организовать серьёзную содержательную политическую дискуссию, а довольствовавшаяся разработкой программы либеральной номенклатуры, встраиваясь ей «в хвост», как сказали бы авиаторы. Диссиденты хотя бы попытались предложить такую дискуссию; впрочем, в основном ничего оригинального и самостоятельного здесь тоже не получилось: если «шестидесятники» «разрабатывали» «легенды» и схемы либеральной коммунистической номенклатуры, то диссиденты, по крайней мере, их мейнстрим, «доводили» и транслировали идейные схемы западных своих спонсоров, как правило, резко антикоммунистических, правых, а потому не шибко интеллектуальных, а часто просто тупых. В результате, и «шестидесятники», и диссиденты часто играли роль слепых, а то и зрячих агентов в «холодной войне», роль «пешек в чужой игре», которым так и не удалось пройти на последнюю диагональ и стать ферзем.

XV

Дождавшиеся в конце 1980-х годов своего часа реанимированные «шестидесятники» социально и интеллектуально во многом оказались автопародией – советской версией чего-то среднего между ирвинговским Рип Ван Винклем и уайлдовским кентервильским привидением. Впрочем, они, как и вообще значительная часть совинтеллигенции сыграли далеко не безобидную роль в социальной катастрофе. Нет, они не вызвали ее, куда им. Однако они сделали все, чтобы представить формирование нового класса хозяев как освободительный акт; именно они обеспечили благоприятный идеологический фон для приватизации; именно они нарядили номенклатурно-криминальную революцию в «белые одежды» либерализма и антикоммунизма. Не от злодейства (хотя многие из них не любили не столько систему, сколько свою страну и свой народ); не по глупости (хотя многие из них далеко не умны, компенсируя умоголовие хитрозадостью), они просто решали свои нерешенные когда-то социальные и психологические задачи, добирали недобранное – социально и материально. Еще раз процитирую Тынянова: на смену винному брожению пришло уксусное и гнилостное.