Иначе выглядела ситуация на правом фланге: традиционалисты и корпоративисты, а также немногочисленные фашисты постоянно добивались исполнительных властных полномочий, несовместимых с республиканской демократией. «Акциденталисты» из Конфедерации автономных правых, которых было значительно больше, не имели столь ясной цели и не могли договориться между собой по конституционным вопросам. Однако все это многообразие фракций с куда большим почтением относилось к иерархии и в большей степени желало вернуть преимущества старого режима. Таким образом, акциденталисты и ультрас объединили усилия для противодействия масштабным республиканским реформам и через подконтрольные им исполнительные органы блокировали внедрения законодательства. В конце концов, столкнувшись с появлением правительства «Народного фронта» и реальными действиями рабочих и крестьян, они попытались уничтожить республику военными средствами и заменить режим авторитарным.

В этом особую роль играли классовые экономические интересы. Поначалу правые пытались защищать право собственности посредством полуавторитарных мер установления «закона и порядка», расширив полномочия исполнительной власти и введя практику переброски в нужные районы парамилитарных формирований. Однако экономические интересы правых оказались тесно переплетены с идеологической, политической и военной силой. Чрезмерную поддержку правым оказывала реакционно настроенная церковь, преследовавшая свои материальные и духовные цели и за счет огромного идеологического влияния сумевшая сделать правых популярными у народа. Церковь разжигала праведный гнев и помогала убедить народ в том, что есть цели более высокого порядка, чем конституция и политический прагматизм. Правые также использовали исполнительные полномочия госаппарата, старорежимным способом подчиняя себе и контролируя полицию, министерство внутренних дел и префектов. Их политика далее шла по нарастающей: они прибегли к «крайнему варианту» и объединились в совершенно недемократический союз с военной кастой. Каста была авторитарной и поощряла подавление классового и регионального недовольства, имела собственные давние интересы. Таким образом, большинство консерваторов в конечном счете оперлись на военную силу, разделявшую многие их принципы.

Те, кто считает и левых, и правых равно виновными, игнорируют существовавшее между этими сторонами очевидное неравенство. Я полагаю, причина этого кроется не в политической предвзятости: вероятно, дело в общем для гуманитарных наук пренебрежении вопросом отношений с военной силой. Мы должны понимать, что жестокость в политической борьбе бывает очень разного уровня. Волнения в Испанской республике нормальны для демократических стран, переживающих острый кризис: беспокойная предвыборная гонка, толпы, выходящие на демонстрации, волна забастовок, земельных захватов и локаутов как инструмент для того, чтобы диктовать условия; как спутник этих процессов — физическое унижение, запугивание, закулисные требования ввести полицию, подослать штрейкбрехеров, нанять группы физического воздействия (наблюдалось и с той и с другой стороны). Основные участники конфликта прибегали к этим методам и время от времени нарушали демократический и конституционный порядок. Борьба шла симметрично на левом и правом флангах, периодически сбиваясь на путь физического насилия, и основными целями были классовые. Однако не это уничтожило республику. Тенденция была такова, что вследствие насилия поддерживался моральный дух самых горячих сторонников, а вот умеренные легко отвращались и занимали на выборах противоположную сторону. Такой уровень насилия был контрпродуктивен — что абсолютно соответствует законам демократического общества.