Решение ограничиться депортацией ромов было принято между 14 и 17 мая, поскольку 17 мая министерство внутренних дел приказало генеральному директорату полиции и генеральной инспекции жандармерии провести «абсолютно точную» перепись всех ромов следующих двух категорий:

1. Цыгане кочевые <…>. 2. Цыгане оседлые (а именно лишь те, которые, хотя они и оседлые, имеют судимость, являются рецидивистами или не имеют средств к существованию, или определенного занятия, доходами с которого можно жить честным трудом, и следовательно, являются обузой и угрозой общественному порядку).

1. Цыгане кочевые <…>. 2. Цыгане оседлые (а именно лишь те, которые, хотя они и оседлые, имеют судимость, являются рецидивистами или не имеют средств к существованию, или определенного занятия, доходами с которого можно жить честным трудом, и следовательно, являются обузой и угрозой общественному порядку).

Всех ромов этих двух категорий предстояло зарегистрировать вместе с членами их семей, т. е. женами, несовершеннолетними и взрослыми детьми, если последние проживали совместно с родителями[1020]. Как будет показано ниже, именно те категории ромов, которые были предназначены к регистрации приказом министра внутренних дел от 17 мая 1942 г., были впоследствии депортированы в Транснистрию. С этого момента и вплоть до приостановления депортаций 13 октября 1942 г. никаких фундаментальных изменений в политике по отношению к ромам не произошло.

Таким образом, решения, касающиеся тысяч людей, принимались в спешке и при отсутствии точных данных об их численности, в течение двух-трех недель в конце апреля и в мае 1942 г., хотя основные принципы антиромских мер обсуждались в правительстве за год с лишним до этого. Это наблюдение заставляет нас задаться вопросом, какие именно соображения побудили диктатора поспешить с мерами, которые он неоднократно до этого откладывал. Поскольку отсутствуют документы, излагающие мотивы диктатора, историку не остается ничего иного, кроме как попытаться понять логику его действий исходя из их контекста. Первое, что следует отметить, – что к концу апреля 1942 г. в руководящих кругах Румынии сложился консенсус насчет того, что «надо что-то делать» по «цыганскому вопросу». Хотя решение принималось самим И. Антонеску, у него были все основания полагать, что оно будет с энтузиазмом поддержано официальными государственными лицами различного уровня. Во-вторых, решение Кондукэтора совпадало с оптимистическим настроением того периода. Весной 1942 г. Кондукэтор уже полностью оправился от шока, вызванного поражением вермахта под Москвой в декабре 1941 г., и вновь был оптимистически настроен относительно вероятности скорого окончания войны[1021]. Можно предположить, что такой настрой укрепил решимость И. Антонеску возобновить наступление на этнических «чужаков» в Румынии. В-третьих, есть основания полагать, что в этом отношении на диктатора повлиял нацистский пример. Так, начиная с октября 1941 г. румынские солдаты принимали участие в военных операциях на Крымском полуострове, где айнзатцгруппа D систематически истребляла местных ромов[1022]. Возможно, румынские солдаты иногда принимали участие в немецких акциях по истреблению ромов, поскольку один из выживших местных ромов дал советской Чрезвычайной государственной комиссии показания, что в декабре 1941 г. румынские солдаты транспортировали группу ромов к месту казни, где их расстреляли немцы[1023]. Независимо от того, давал ли И. Антонеску согласие на подобное участие (до сих пор не выявлены документы, которые позволили бы ответить на этот вопрос), можно предположить, что он был в курсе направленных против ромов мер. Показательно также, что все такие действия нацистов – как внутри, так и за пределами рейха, – как и румынские депортации 1942 г., касались преимущественно кочевых ромов, хотя это и не вытекало из заявлений И. Антонеску, сделанных им в Совете министров за год до этого, зимой и весной 1941 г. Таким образом, не будет преувеличением предположить, что диктатор разработал румынскую политику против ромов по германскому образцу[1024].