Бормоча в таком духе и совершая при этом подобие экстатического танца, о котором только что говорил отец Воскресенский, иностранец раза два чуть не споткнулся о ноги сидящих на лавочке. Чувствуя неловкость ситуации, Обнорцев кашлянул и заговорил смущенно:

— Видите ли, отец Алексий, данный пример не то чтобы подтверждает ваши слова…

— О-о! — немедленно обернулся иностранец. — Первая встреча! Я — рад! Я — изучал — ваш язык — трудно-трудно! Привьет! — В его русской речи, однако, отличное оксфордское произношение, подумал я. — Райтлефт! — представился он, протягивая руку.

— Обнорцев. Очень, очень…

— При-вьет! Райтлефт!

— Воскресенский. Весьма-весьма рад. Нет-нет, благодарю вас, — отказался он от сигары, которую Обнорцев, напротив, с удовольствием взял.

— На весь белый мир идет поражение от колоссальной Мед-ведь-я! — продолжал иностранец с восторгом. — Я — эмигрант. Уехал отеца страна работать сейчас деревня, которая имеет фантастик айдия!

— Именно, именно! — обрадованно подхватил Обнорцев. — Слышите, отец Алексий, дорогой мой?

— Время есть деньги, идея — три раза деньги, карашоу? — провозгласил Райтлефт и весело захохотал. — Деньги — ффьу! Мои деньги можно смотреть: три, еще три — он стал рисовать пальцем в воздухе цифры, которые называл, — зеро, зеро, зеро, зеро, зеро — много? Думал, «счастье — как это? — в деньгах» — but по! — опять захохотал он. — Мои деньги — ему! — ткнул он тем же пальцем в Медведя. — Чек, телефон сюда, я — здесь, деньги — его! Я имею сегодня тот фольксваген, ехал с ним километры — много: три, еще три, зеро, зеро — много? Больше ничто нет! Я — здесь! Хочу работать! Я умею работать! Квалификейшн! Experiment! Together! А? Как вы называете один другой? Сотрудник! Сот-руд-ник! Спут-ник! Лун-ник! Сот-руд-ник! Карашоу? А? Идем туда!

Довольно бесцеремонно, однако с искренним чувством дружеского расположения он обнял Обнорцева и отца Воскресенского за плечи и увлек их за собой к Медведю.

Пасторальное утро

Пасторальное утро

Проснувшись утром, слушал я примитивные и прекрасные звуки рожка, — пастух гнал на выгон стадо коров. А чуть позже за окнами заговорили бабы, зазвенели бидоны и ведра, — на популярном моем пятачке вновь начиналась торговля. Опять все разложено на лавках, по столам и даже на земле, и различная снедь готова вполне предложить себя покупателям, хотя солнышко едва только встало. Я вышел купить творожку, и, весело крича, бабы-молочницы стали переманивать меня одна от другой, а я от смущения и не знал, конечно, на которой остановиться. Но тут все они отвлеклись — ба! знакомые персоны тут как тут — Облоблин с Рихтманом, разудалый малый Николай и тот самый нервный мужик — Мулен Руж, а с ним какой-то усатый брюнет грузинского вида. Они были впереди, авангард, так сказать, рабочего класса, который — именно же толпой работяг со стройки — неорганизованно топтался сзади.