— Так пошли?

— О-о-о… Нет, нет, не подумай — люблю тебя, очень! Только, честное слово, иди без меня? Иди сам. Я же знаю, тебе сейчас хорошо одному поработать.

Верно, верно говорила Наташка! — она обнимала меня, одевшегося в изношенный, растресканный полушубок, а я уже летел впереди этюдника — не опоздать, не упустить утра, не спугнуть томного всеблагого чувства, что сегодня работа сладится — и сегодня, и завтра, и во веки веков…

В избу я прибежал много позже полудня и стоя, не раздевшись, по-собачьи стал пожирать остатки вчерашнего. От мороза, от хорошей усталости, от голода и от жажды я рычал и причавкивал, и крошки вместе с подтаявшими сосульками падали с бороды.

— А, явился?! Кудрявцев, Наташку увозят! — крикнул кто-то из наших, ворвавшись снаружи, тенью мелькнув в клубах пара, грохоча и скрываясь.

Я выбежал вслед. Наташка стояла в светлой шубке и белом платке, солнце круто скатывалось с небес, конь вороной о четырех ногах стоял запряженный в широкие сани, и от крепких его непородистых ног шли по снегу четыре косые зеленые тени. Уж, казалось, Наташка готова была завалиться на мягкое сено, наклонилась, чтобы запахнуться получше, да так и держась за короткие полы, обернула ко мне лицо.

— Катись, — произнесла она отчетливо, и сухой веселостью зазвенел ее голос. — Сам катись, не поеду! — сказала Наташка с неизвестной мне наглостью, глядя прямо в мои глаза.

Какой-то человек, подбежавший справа, неловко схватил ее под руку чуть повыше локтя.

— Нет, катись! — вскрикнула Наташка, вырываясь. Ногой она задела стойку саней и упала на снег — не больно, конечно, но мне-то как раз!

У возницы я выдернул кнутик и, взмахнув, свистнул. Почти весь мой удар утонул в цигейковом воротнике, только гулом ответила твердая на морозе, блестящая поверхность кожанки.

— Наталья? — спросил человек беспомощно и помог ей подняться. Но она отпрянула от него и замерла молча.

Он смотрел на меня — приятный, здоровый мужчина в капитанской фуражке и теплой кожанке — высокий, косая сажень в плечах, добрый молодец. Да ведь и я не хожу в недомерках!

Полукругом стояли все наши — близко, метрах в полутора.

— Ну, хорошо. Оставайся до пятого. Т-вор-ческие раббот-нич-ки!.. — с расстановкой произнес наконец капитан и, ничуть не смущаясь женщин, со вкусом выматерился.

Чемоданчик Наташкин появился у его ног, капитан, не мешкая, сел на сани, но ехать было нельзя: в это время стала мочиться лошадь, и возница хотел ее обождать. Ждали и все мы и бесстрастно глядели на лошадь, на ее худощавое брюхо, на снег, который дымился и кипел под ней желтизной…