– Ты знал?

– Знал что?

– Что после операции моя способность к телепатии снова вернулась. Ты это понял… еще тогда?

– Когда?

– В детстве. Я тебе в этом признавался? Я многое забыл с тех пор.

– В чем ты мне признавался? Что ты телепат? – Столарски почесал выпирающий живот, задрав грязную футболку и обнажив все, что болталось ниже живота.

– Да.

– Флэшмен, ты это серьезно? Ты наименее способный к телепатии из всех обитателей земли. Ты думаешь, что с легкостью можешь влезать в чужие мысли, потому как обладаешь какими-то сверхспособностями, или что?

– Это, конечно, сомнительно, – согласился Бруно. – Я никогда не развивал свой дар. Многие годы я старался его не применять, поэтому у меня и образовался этот барьер в черепе, это помутнение. Из-за желания не слышать голоса…

– Да ты спятил.

– Нет, правда. Когда доктор Берингер удалил нарост, он высвободил поток… мыслей наружу и внутрь.

– Я только что перестал тобой восхищаться, Флэшмен. Но скажи мне, как в таком пустом человеке может быть полным-полно дерьма?

– Ты разве не понимаешь, что именно в этом источник твоего восхищения? – Бруно пропустил мимо ушей оскорбление, желая лишь прорвать пелену недоверия. – Ты чувствовал, что я такой же, как ты. Вот почему ты и помнил обо мне все это время…

– Ни фига, у нас с тобой нет ничего общего, кроме разве что… ну, ты понимаешь.

Скроив масленую гримасу, Столарски ухмыльнулся и кивнул на окно, в сторону коттеджа внизу.

– Она дала тебе потрогать свою кисту, а?

– Но ты ведь телепат, так? – И Бруно отвесил Столарски поклон, предвкушая удовлетворение от его ответа.

– Хм, в сравнении с тобой кто не телепат?