Знание и наука открыли молодому Вельяшеву, что жизнь имеет свои биологические опасности: любовный акт может стать причиной сифилиса, а потребление спиртного — привести к сокращению объема печени. Подобное знание отравляет радость жизни и непосредственность чувств, даже если не поддаваться особым эксцессам, на которые, правда, молодой ученый был неспособен. Будучи человеком сверхчувствительным, к тому же чистюлей и рационалистом, Вельяшев испытывал возрастающий страх перед удушающей темнотой жизни, чью скрытую гниль можно увидеть «воочию» под микроскопом. Вначале его устраивало стерильное существование в научном Институте Жизни, защищавшем его от реальности со всеми ее опасностями. Но, столкнувшись с непримиримым противоречием между темной и опасной жизнью и ярким холодным знанием, Вельяшев открыл для себя, что «во многом знании — много печали», и выбрал состояние, которое «замораживает все чувства и мысли» (135), то есть смерть. Тот, кто боится тьмы душного тепла жизни, вынужден бежать в яркий свет холодной смерти. Другого выбора нет.

Чувствительный Вельяшев не мог идти по стопам своих безнравственных предков и жить счастливо, не обращая внимания на опасности жизни. Он не мог забыть о своей печени и прочих органах, восприимчивых к болезням, не смог он и избавиться от ощущения, что стерильная научная работа — не жизнь. Самоубийство для него стало выходом из этого положения.

Прочитав размышления Вельяшева, Павлищев не делает вывода, что следует жить полной жизнью и радоваться ей, пока хватает на это сил. Он не покидает Институт Жизни, а делает научное и поэтому ошибочное заключение, что биологическая жизнь — это лишь трата энергии и что надо создать «небиологическую жизнь» и одурачить смерть сохранением своего тела, которое еще «может пригодиться» (140). Возможно, когда-нибудь наука научится воссоздавать тела с помощью «пересадки тканей» (140) или других средств. Павлищев хочет, чтобы его тело осталось по возможности невредимым до того времени, когда серия «ремонтных работ» будет в состоянии восстановить его функции — на сей раз навсегда.

Окончательный план выживания созрел у Павлищева, когда он прочел в бумагах Вельяшева запись о том, что мухи зимой спят, а весной вновь возвращаются к жизни. Павлищев решает уподобиться мухе и погрузиться в спячку, пока не настанет весна науки. Собравшись с духом, он спускается в морг Института Жизни, принимает яд, укладывается на прозекторском столе и погружается в забытье. К двери он заблаговременно приклеил записку с просьбой сохранить его тело до тех пор, «пока наука не найдет способа оживить меня» (140).