Не исключено, конечно, что автор рассказа хочет, чтобы читатель одобрил поступок Павлищева, по-федоровски рассматривающего тело как машину, которую можно временно выключить, а потом вновь запустить при условии, что ее части сохранились в сравнительно хорошем рабочем состоянии или восставливаемы наукой. Может быть, это действительно научный прорыв для Института Жизни? Вряд ли, однако, в рассказе проводится такая мысль; напротив, здесь отрицается механистичный взгляд на природу и человека и содержится предположение, что поиски физического бессмертия бесплодны. Они приводят лишь к тому, что человек губит уникальный дар природы — свою краткую, но единственную и чудную жизнь. И не прав не только Павлищев: Вельяшев тоже пренебрег чудесным даром жизни из-за своей «щепетильности», не понимая, что «душный мрак» жизни включает в себя замечательные мгновения счастья.

Ученые, занимающиеся исследованиями в Институте Жизни, — это люди, которые никогда не познают суть жизни, поскольку постоянно обитают в тени нежизни. Эти искатели бессмертия проводят все свое время в моргах, заживо погребенные в склепе мрачного института, отравляя себя абстрактным знанием, которое убивает если не тело, то, во всяком случае, ум, душу и дух. Подобно алхимикам прошлого, которые не понимали, что «древо жизни» чахнет, пока они заняты поисками жизненного эликсира, их современные последователи, изучающие феномен жизни, не замечают, что губят свои жизненные силы в поисках бессмертия. Они в ироническом смысле последователи Федорова, говорившего о необходимости превращения кладбища в место постоянного обитания человека науки. Их Институт Жизни — это и в самом деле кладбище заживо погребенных.

Члены этого нового алхимического братства никогда не знали подлинных радостей жизни, которыми наслаждались разнузданные предки Вельяшева. Их способом существования стало отчуждение как от жизни, так и от смерти. Очень немногие сотрудники института приходят на похороны Вельяшева, а пришедшие обсуждают все что угодно, но не самоубийство их коллеги, так как «реальная» смерть — вовсе не то же самое, что их абстрактные исследования на тему «устранения дезинтеграции органического вещества, прекратившего свои жизненные функции». «Настоящая» смерть их пугает.

Пародия Пильняка на советскую веру в науку и ее всемогущество содержит еще один призыв к здравомыслию — это мотив березы, обрамляющий рассказ. В асфальтированном дворе института без всякой видимой причины и вопреки объективным обстоятельствам (асфальт — не самая лучшая почва) вырастает береза. Подобно березе из рассказа Л. Н. Толстого «Три смерти», это одно из тех созданий природы, которые умеют спокойно жить и красиво умирать. Береза принимает «код» природы и живет в мудрой неподвижности, ожидая чудесных трансформаций (133), которые произойдут после ее смерти. В то время как Павлищев мечтает пресечь любые изменения ледяным холодом вечной неподвижности, береза ожидает будущих превращений в волшебном царстве природных стихий. Она не умрет навсегда, но, прожив одну из своих жизней, воскреснет для нового существования в процессе естественных метаморфоз.