Празднуя день бессмертия с одним из своих многочисленных потомков и его товарищами, он признается им, что «всеведение и бессмертие заслуживают не благословения, а проклятия <…>. Да будь они прокляты!..» (365). Даже его любимая наука химия его больше не привлекает, и то же безразличие он испытывает по отношению ко всем другим прежде почитаемым им наукам. Это состояние духа так сильно овладевает им, что он решает покончить с собой. Взвесив разные способы самоубийства, он сжигает себя на костре (огонь — стихия Прометея), прикрепив себя цепями к чугунному столбу. Он умирает в ужасных муках, о возможности существования которых он уже почти забыл, но перспектива будущего сочетания бездеятельного ума с вечно молодым телом (см. 366) стала для него пыткой, еще более невыносимой, чем самосожжение.

А. Л. Семенова делает интересное наблюдение, что у Фриде, никогда никого не любившего, источник отвращения к жизни кроется именно в его неспособности любить. Ведь любовь скорее, чем интеллект, имеет способность поддерживать неугасающий интерес к другому человеку и через личную любовь к кому-то одному, и через любовь ко всему человечеству. В. С. Соловьев считал, что именно любовь способна дать вечно вдохновляющий дар сосуществования двух любящих, как и всего человечества, без того чтобы воцарился «бездонной скуки ад» (Блок). Не исключено, что рассказ Богданова критикует именно «сверхрациональность» героя (о чем свидетельствуют и его сравнительно малоудачные занятия искусствами), а не бессмертие само по себе; может быть, здесь присутствует и критика необоснованного самомнения Фриде. Прав ли он, что понимает все сущее и что люди вполне предсказуемы, или это самообман человека, который не умеет смотреть глубже поверхности явлений? Или бессмертные люди в самом деле стали скучными, потому что в их бесконфликтном и комфортабельном быту жизнь стала духовным и душевным прозябанием, перестав быть жизнью? Они скучают, но не знают, что скучают, потому что уже давно не испытывают иного состояния, кроме скуки, и принимают его как должное. Как бы то ни было, «Праздник бессмертия» выражает сомнения в том, что духовность человека может избежать энтропии в мире бесконечного времени. Возможно и то, что Фриде, разрешив последнюю загадку мироздания, пришел к выводу, что космос — не более чем «ларчик», который сравнительно легко открывается и не содержит так уж много интересного, каких бы огромных размеров он ни был. Возможно, другие миры космоса только повторяют или разделяют порядок и быт жителей Земли: в беседе с только что вернувшимся с Марса родственником Фриде верно угадал, какими проектами на своей планете занимается его старый марсианский знакомый. Если бы у него были знакомые на Юпитере, он, наверное, также угадал бы, как они проводят (не)время[216]. Очень возможно, что озарения Фриде разделяет и его создатель Богданов, который никогда не стремился к бессмертности человека, а только к его долголетию — ведь марсиане из романа «Красная звезда» после нескольких сотен лет жизни обычно по собственной воле уходят из нее. Как ни интерпретировать многозначный рассказ Богданова, он явно выпадает из рамок «прогрессивного» мировосприятия, которое предполагает, что духовному и физическому развитию Человека нет конца и что он не только способен на вечный энтузиазм, но и полностью осознает, что вечный и беспрерывный восторг — естественное состояние человека.